Литературно-художественный альманах

Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.

"Слово к читателю" Выпуск первый, 2005г.


 

 Выпуск восьмой

 Между звуком и смыслом

 Стихотворение есть растянутое колебание между звуком и смыслом.

Поль Валери

Светлана Василенко

СТИХОТВОРЕНИЯ

* * *

«Да здравствуют герои Сиваша!».

«Пожежный щит».[1]

Граница Крыма.

Украина.

Ты вглядываешься в лица

пацанов, бредущих вдоль путей, –

найти пытаясь

отличья от

пацанов таких же,

только русских, –

и не находишь,

кроме нестриженных волос,

копной неубранной

лежащих

на голове,

как в те года,

когда одна,

как ключ, –

руда –

иль кровь

славянская в нас

била...

 

09.09.07.

поезд Москва – Феодосия

РОЖДЕСТВО

Дорога железная

Под Рождество.

Узуново. Выпечка. Сигареты.

Горячие пирожки.

Цистерны с нефтью, –

Как мираж, проплывают

Мимо.

Тишина.

Ледяная Ока.

Упавшая с неба птица.

Слюдяное окно:

В избушке – ёлка.

И спицей в глаза –

Звезда на самой верхушке.

Снова темно. Пустыня.

Новый посёлок:

Окошко. Ёлка. Звезда.

Окошко. Ёлка…

Проехали.

Чистое поле. Звезда над елью.

Стоим у окна,

Боясь упустить хоть одну,

Ликуя,

Словно волхвы

Под Рождество,

За звездой Вифлеемской

Бегущие…

 

02.01. 2008 г.

Поезд Волгоград – Москва

КРЁСТНЫЙ СЫН

Соседка, подруга детства,

Всю жизнь продающая розы

У магазина «Вояж»,

Прибегает ранним утром,

Говорит, что хочет

Покрестить дочь, –

ей идти этой осенью в школу,

и чтобы я была

крёстной.

По дороге в церковь

Выясняется, что

Старший сын

Не крещён тоже,

А ему этим летом

Сдавать экзамены

В институт,

И только Бог

Может помочь

Её хулигану и двоечнику,

Пропадающему весь день на Ахтубе

На рыбалке, –

Поступить.

А иначе забреют в армию, отправят в Чечню.

На бегу соглашаюсь стать

Крёстной у обоих.

В церкви священник,

Похожий на профессора

Из фильма «Собачье сердце»,

Спрашивает детей,

Верят ли они в Бога.

Мой будущий крёстный сын

Говорит, что нет.

– Так зачем же ты крестишься? -

Спрашивает священник.

– Я верю, что как покрещусь,

Так и поверю, – отвечает тот.

– Веришь в силу креста? Молодец!

Священник доволен.

Крестит его с особым чувством.

Через месяц тот сходу поступает

В институт в Ахтубинске,

Филиал МАИ,

куда невозможно поступить,

заканчивает его,

женится на любимой девушке,

бабушка дарит им квартиру.

Он навещает меня,

Когда я приезжаю в родной город,

Называет меня крёстной,

Рассказывает о сестре-отличнице,

Сообщает, что принёс мне гостинец, –

Пойманную в Ахтубе рыбу, –

И на мой вопрос,

Верит ли он сейчас

В Бога,

Говорит,

Что не знает.

Помолчав, поднимает глаза

И быстро, шёпотом,

Будто нас могут подслушать,

Добавляет,

Что после крещенья

Стал другим человеком.

И что кто-то его стал любить

И заботиться о нём.

Он это постоянно чувствует.

Может, это и есть Бог?

И вынимая из вещмешка

огромного судака,

Улыбаясь,

Громко и радостно, словно

Только увидел меня,

Говорит:

«Вот, поймал на стрелке

Ахтубы и Верблюжки.

Килограмма на два потянет…»

 

7 января 2008 г.

* * *

Памяти дяди –

Ивана Савельевича Василенко

 

Дожить до 83-х,

Пройти две войны –

Германскую и японскую,

Выйти из неё героем

С орденом Красной звезды

На груди

И выбитым немецким снайпером

Глазом.

Похоронить жену,

Взрослого сына

Младшего брата,

Почти всех ветеранов войны

Их маленького города, –

Долго умирать

На руках у дочери

В окружении внуков,

Правнуков, племянников

И двух состарившихся

Сестёр, одну из которых

Он будет просить дать

Таблетку, чтобы не мучиться, –

Наконец умереть, –

Выбежать мальчиком

Босиком среди звёзд

И упасть на руки плачущей матери.

 

18 января 2008 г.

Поезд Москва – Назрань

ДЕНЬ ИВАНА КУПАЛА

Сесть, сочинять стихи,

Прямо в поезде,

Положив бумагу на стол,

Будто бы собираешься есть колбасу,

Резаться в карты, пить чай.

 

Выйти в тамбур, стоять,

Вдавливаясь лбом

В чёрное стекло, за которым

Свист, словно бы разбойничий, –

вспоминать тебя.

 

Вспоминать, как шли с дачи,

покупали клубнику, старуха сказала,

что сегодня – день Ивана Купала.

Я в шутку сплела венок –

Бросила в воду.

 

Ты прыгнул, поймал, – тоже в шутку.

Живём шутя, как муж и жена

Уже полтора года.

А тот день горит во мне –

Как во тьме – вон то окно в хате.

 

27 января 2008 г.

* * *

Мою

мою старенькую мамочку.

Мочалкой

Тру её девчоночье

Тело.

Её качает, как от ветра,

Былинку,

Мою мамочку,

Мою кровинку.

 

24 февраля 2008 г.

* * *

Саратов. Глушь. Любовь.

И солнце из щелей

Дощатой старой церкви,

Похожей на корабль,

Так хлещет, как вода,

Как кровь

Из ран Тристана.

Стою с тобой,

молюсь лучу:

«Муж и жена мы.

Муж, жена…»

Обвенчаны с тех пор.

Саратов. Страсть. Весна.

 

25 февраля 2008 г.

Москва

КРЁСТНЫЙ ОТЕЦ

1

Лето. Я маленькая. Едем с мамой

К её брату – моему крёстному –

Дяде Васе в Ростовскую область;

Увязли в ночи, как в смоле,

Посреди дороги.

Ночь, плотная и живая,

Пахнущая чернозёмом.

Чёрный ветер дотрагивается

до моего лица тёплыми

руками и ощупывает его,

как слепой. Мне страшно.

Я вдыхаю ночь в себя,

Всю её черноту,

Чтобы переработать её в свет, –

Ведь меня зовут Света.

Выдохнула и ослепла –

В глаза бьёт свет фары

Мотоцикла, вижу –

Смеющееся лицо крёстного,

Обнимает и целует меня.

Я вдыхаю его запах –

Запах моего рода.

Садимся с мамой в коляску мотоцикла.

Летим в ночи, разрезая тьму светом,

В совхоз «Красная заря», –

Туда, где нас ждут

деревенские родственники,

Сидя за накрытым столом,

где живёт мой крёстный.

Полное счастье.

2

Через много лет,

Когда крёстный умрёт, –

Сон.

Чёрная, неподвижная, мёртвая,

Как материя, ночь,

И я в ней, как в трауре, стою одна,

Чего-то ожидая, – и вдруг

Свет фары – это он,

Мой крёстный, на мотоцикле…

Он улыбается,

Я бросаюсь к нему на шею,

Мы молча, крепко, жадно

после невозможной разлуки

обнимаемся, целуемся, –

я так счастлива, –

мой крёстный, родной…

Так ты жив? Там есть жизнь?

Он молча кивает. Расстаёмся.

3

Пройдёт десять лет.

Он опять приедет ко мне

Во сне на своём мотоцикле.

Не доезжая, остановится.

Притушит свет фары.

Молча без улыбки

Посмотрит на меня,

Словно о чём-то предупреждая…

 

Через месяц умрёт мой муж.

 

…………………………………

 

Крёстный! С тех пор

Я жду, когда ты приедешь

За мной

На мотоцикле с коляской,

Как тогда, в детстве,

И мы поедем, вдыхая

Земной запах ночи,

Её полынную горечь, –

Разрезая темноту светом

Полетим навстречу

Красной заре, туда,

Где нас ждут,

Сидя за накрытым столом

Мои родственники,

Где Дом нашего рода.

 

12-13 марта 2008 г.

г. Москва

* * *

Тяжело переходить

С телеги на крылья,

Всю жизнь писать

Про заек,

А потом заделаться

Вдруг поеткой,

Шарахаться над косогором

Птеродактилем,

Гортанно дико так

Кричать

Над родиною

Дактилем.

 

27 марта 2008 г.,

г. Москва

ВОЛЬНОЕ ПОСЕЛЕНИЕ

Мой дедушка сумасшедший.

Он живёт в поселении для сумасшедших,

Которое называется вольным.

Семь километров от станции Миллерово

Мы с мамой едем на автобусе.

А потом идём – сначала клеверным лугом,

Свекольным сахарным полем,

Пробираемся через тёрн

(от вкуса его чернильных плодов

У меня сводит скулы,

А от колючих цепких ветвей

Все руки будут расцарапаны),

Долго идём по нескончаемому

Вишнёвому саду: грачи с клювами,

Испачканными в красном, клейком,

Будто в крови, вишнёвом соке,

Пьяно терзают вишнёвые деревья, –

Ягодами усыпана земля,

Сочится, как свежая кровавая рана.

Я залезаю на дерево и тут же пачкаю

Платье в алом (потом на обратной дороге

В автобусе одна женщина,

Пристально глядя мне в глаза,

Скажет интимно и загадочно:

«Девочка, а у тебя начались майские праздники…», –

И укажет на красное пятно сзади

на подоле моего платья

Я не понимая, о чём она говорит,

почему-то страшно краснею…).

И вот – подсолнухи, их целое поле –

Круглолицых людей с жёлтыми волосами,

А дальше – пшеница: мы с мамой

заходим в неё, как в воду, –

Маме она по пояс, мне по шею,

Словно плывём по пшеничной

Реке…

Выплываем к белёным длинным хаткам –

Это корпуса психбольницы. В хатах –

Палаты для больных.

Мы садимся за деревянный стол

под шелковицей. Мама уходит.

Я остаюсь одна. Где-то надо мной, в кроне,

Запутавшись, звенит, как бензопила, оса.

Умолкает. Чернильной кляксой сверху

на стол падает ягода шелковицы. Тишина.

Вдруг из зарослей кустов выбегает

Огромный, абсолютно голый парень.

Увидев меня, останавливается.

Мы смотрим друг на друга, как звери в лесу.

Я впервые вижу обнажённого мужчину.

Он сложён, как бог.

Глаза мои скатываются вниз, туда,

Где у него между ног висит жгучая, стыдная тайна,

запретный плод. Мы одни, как Адам и Ева…

Услышав голоса, он срывается с места,

Исчезает в кустах. Но с тех пор

он будет приходить в мои сны,

А через много лет в музее изобразительных

Искусств им. Пушкина я увижу его –

Он будет стоять там – голый, огромный –

Под именем Аполлона…

Возвращается мать с пожилым

коротко стриженным арестантом,

одетым в тёмно-синюю байковую пижаму,

с пришитым номером 33

над верхним карманом куртки.

Это мой деда Савва.

Он берёт пачку махорки,

Которую мы привезли ему,

Из газеты крутит козью ножку, закуривает,

Блаженно щурясь на солнце.

Сладкий дым самосада остаётся в моей памяти

На всю жизнь, как запах счастья и родственного единения:

Мой дед, моя мать и я – мы семья.

Мы вместе и мы счастливы.

Потом дед ест яйца, сваренные мамой вкрутую,

Лук, хлеб, сало… По его лицу не скажешь,

Что он сумасшедший, просто как будто

Мы навещаем его в больнице,

Простой больнице, где он лежит

С больным животом… Или горлом…

Только он упорно называет меня Маринкой, –

Так зовут его младшую дочь, которой во время войны

Было, как и мне сейчас – двенадцать…

Мне это не нравится, я поправляю его:

«Я не Маринка, – упрямлюсь я,

ведь мы хохлы, а хохлы все упрямые, –

меня зовут Света!..»

Натыкаюсь на его неподвижный

Ласковый взгляд, – Маринка, –

Говорит он мне – Маринка…

«Папа, – уговаривает его моя мама, –

Это дочка моя, Светлана…»

Где-то хлопает дверь.

Дед оглядывается. Поворачивается ко мне

И вдруг кричит мне: «Маринка! Ложись! Танки!»

Я кручу головой: где танки?

До самого горизонта стоят подсолнухи.

«Немцы! – показывает на подсолнухи дед, –

Ложись!»

Он скидывает меня с лавки на землю,

Прикрывает меня собой и страшно кричит:

«Немцы! Нас окружают!»

Я вижу его белые безумные глаза и верю,

Что немцы уже рядом, что мы окружены,

И кричу тоже…

Прибегает врач, санитары, курносая Нюрка,

Дедова гражданская жена, тоже сумасшедшая

(через год, когда дед умрёт, она обмоет его,

а другие больные отнесут на руках его гроб в грузовик,

который повезёт тело деда в совхоз «Красная заря»,

где его и похоронят родные).

Санитары скручивают деда и тащат его в белёную хатку…

Он оглядывается на меня: «Маринка! Беги!» –

Кричит он мне хрипло.

И я бегу. Бегу по пшенице, подсолнухам,

через вишнёвый сад, терновник, свекольное поле…

Мама догоняет меня на лугу. Рассказывает,

Что во время войны дед партизанил,

попал в плен к немцам, его расстреливали, чудом выжил…

А после войны кто-то из совхозных сторожей

Пошутил, выстрелил из ружья, – и дед сошел с ума:

решил, что вернулись немцы…

Время для него остановилось:

он воюет с немцами до сих пор.

Мы трясёмся в автобусе. Смотрю в окно автобуса.

Всё также светит солнце.

Всё также стоят до самого горизонта подсолнухи.

Но время изменилось.

Я вижу, как по полю идут, –

подминая под себя белые тела подсолнухов,

накручивая их на гусеницы, вдавливая в землю

детские желтоволосые головы, – немецкие танки…

Я даже привстаю со своего места,

я понимаю, что не могу этого видеть, –

ведь я не сумасшедшая, – но вижу, вижу…

Чужая женщина, сидящая сзади, заглядывает мне в лицо,

И пристально глядя мне в глаза, интимно и загадочно

Говорит мне, что у меня начались какие-то майские праздники,

Показывает на алое пятно на подоле моего платья.

Я страшно краснею.

Прихожу в себя.

Остываю. Снова гляжу в окно. Танков нет.

Понимаю: отныне я, как мой деда Савва,

могу видеть сквозь время.

 

12. 05. 2008 г.