Литературно-художественный альманах

Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.

"Слово к читателю" Выпуск первый, 2005г.


 

 Выпуск седьмой

 Сибирь - Восточная Европа

Всякая благородная личность глубоко сознаёт своё кровное родство, свои кровные связи с отечеством.

Виссарион Григорьевич Белинский

Ион Прока

НАМЁК НА ВЕЧНОСТЬ

Стихи

АВТОПОРТРЕТ

(почти поэма)

При нём все, что делает его настоящим мужчиной:

живот сползает на ремень,

лысина головокружительно несётся по шевелюре,

глаза потускнели от жирных метафор.

У него нет лимузина, цветного телевизора,

мебели из красного дерева,

чековой книжки, импортной одежды,

пуховых подушек

и подхода к женщинам.

У него трое детей.

Двое – прекрасно учатся.

Третий – вылитый отец: когда он слышит

о физике, математике и других точных науках,

почва убегает у него из-под ног.

Он не мыслит желудком,

и у него нет байструков.

У него неважные стихи,

но с десяток наберётся хороших.

Он не задолжал Национальному банку.

У него нет долларов, румынских леев

и, тем более, национальной валюты.

Но он и не бедный крепостной,

привязанный только к земле.

У него интимная связь с прессой –

возлюбленной, доступной и для других.

Он автор публицистических,

драматургических и поэтических книг.

Ему здорово хотелось дебютировать в сорок семь,

как Аргези, и он этого добился.

Но его поэзия весьма далека от аргезианской.

Она малосъедобна для моли и мышей.

Порой ему не на что купить пачку сигарет

и тогда он объявляет забастовку куреву.

У него три друга: тёща, тесть и жена.

Он не разбирается в грибах: сколько бы он

их ни собирал, каждый раз ему приходится

иметь дело с врачами.

У него была огромная радость:

двадцатого марта н-ного года

белая кошка принесла троих котят.

Он не принёс их в жертву, как язычник,

выбросив в яму.

Они нашли приют в Доме печати.

У него нет никаких шансов

стать знаменитым поэтом.

Или лауреатом

какой-нибудь международной премии,

потому что

в настоящее время

он самый великий поэт

села Колоница, уезда Лапушна,

что в Бессарабии.

ВОДЫ

Охрипший голос

из глубин лежанки прорывается:

– Быстрей, Оана, воды прорвались

у тётушки Тудоры!

Плод насухую движется,

захлёбывается,

как рыба, воздухом,

а грех падет на повитуху!

– И без того неделю

я стою на страже

и помереть могу быстрей, чем он;

и кто, ко всем чертям,

их странствовать толкает

в год Касияна,

когда загодя видать, что засуха грядёт!

– Оана, не до шуток,

воды, глянь, отходят,

и у плода удушье!

Оана босиком бегом по снегу,

и тут ей Божий дар навстречу –

птица полудохлая, слепая –

для долгожданного гратара.

Да где там до огня!

Сырую птицу

поглотила бедная Оана,

чтоб сил хватило,

извлечь меня из чрева матери

и выставить на обозренье

всему честному миру.

А было это

в декабре сорок шестого,

когда на свет явился я –

кожа да кости.

НОРМАЛЬНО

Нормально было б мне идти

с опущенною головой,

чтоб наблюдать за кончиками ног,

причём идти,

как все придурки,

и дать себя учить,

кому не лень,

таблице умноженья,

или как вилкою орудовать

рукою левой,

и правою – ножом.

Нормально было бы

учиться жить,

но слишком высоко

я головой вознёсся,

а ноги, в кровь разбитые о камни,

одной науке учат –

умирать.

В один из распрекрасных дней я вам скажу,

что ноги всё-таки порою размышляют,

иначе,

что толку тратиться

на мыло

для их помывки.

КОРОНАЦИЯ

Сегодня коронован был я

в качестве царя лесного

и полномочного посла

птиц перелётных.

На торжественном банкете

присутствовали:

заяц охромевший,

ощипанная курица,

кот в сапогах

и драная лиса,

а также несколько

случайных босяков,

заблудших во дворянстве.

И после царского застолья,

где пьянствовали все

до положенья риз,

прихваченная инеем крапива

согласия потребовала от собранья

спустить с меня штаны

и отхлестать.

А чокнутый от жадности барсук

стал добиваться всяческих регалий.

Спустя четыре с четвертью часа

я отреченья от престола запросил

и получил всеобщее согласье

с вручением помпезным пенсии

размером в два гроша.

ФАБРИКА ПОЭЗИИ

Этот клочок бумаги

значит для меня больше,

чем промокашка,

впитывающая мои дни,

а я, жадный, как вдова,

которая стискивает своего любовника

меж ног

лишь дважды в год,

совсем в цейтноте,

чтобы объявить всеобщую забастовку

этой фабрике,

перемалывающей поэмы;

и в качестве её владельца,

я не имею права

стать безработным,

изголодавшимся по слову,

как вдова, любовным порывом,

из-за которого сгибаются ножки кровати

и чахнут горячие саваны простыней.

ВОСКРЕСНЫЕ ДНИ ГОСПОДА

Я точно знаю:

в мирозданьи имеется

ещё шесть обжитых планет.

Но ни одна из них, как видно,

не угодна Всевышнему.

Он, как обычно,

отдыхает от ран своих

в воскресные деньки

на краешке моей завалинки,

тогда, когда я, нечестивец,

гну спину в поле.

И только раз застал меня Всевышний дома:

В Великое святое Воскресенье, в Троицу,

я прикреплял под стрехою моей

пучок душистый чабреца и листьев.

БАЛАГУР

Иду к вам и говорю:

коза принесла мне телёнка,

кошка поймала львёнка,

кодры взлетели с птицами в воздух,

парашют стал предметом роскоши.

И всё это случилось

за день до потопа.

ОЖИДАНИЕ

Я никогда не увижу своего сердца,

что трудилось как мул,

чтобы я мог нести

собственный мешок костей и мяса.

Я вижу его в глазах своих сыновей,

и в нежности дочери,

и в растрескавшихся подоконниках,

на которые я опирался локтями,

всматриваясь вдаль

в ожидании отца.

КОСМОС

Поэты моего поколения

давно сбились с пути,

отправив свои позывные

в космические просторы.

Счастье их

и гроша медного не стоит,

ведь их стихи

сыплются, словно горох

из старой кошёлки.

И все их заверения,

что они находятся в прямом контакте

со Вселенной,

не что иное, как способ

скрутить тебе шею.

Не могу похвастать,

что у меня есть нечто общее

с безмерностью вакуума.

Там мой отец,

и мы телепатически переговариваемся

во время всеобщего сна.

Вчера он снился мне в Синае,

и под его диктовку

я написал стихи.

МАМАЛЫГА

Наш Штефан, и Великий, и Святой,

не ведал вкуса мамалыги.

В те времена заменой кукурузе

был малай из проса.

И когда, изголодавшись,

Штефан-водэ, принимался

макать малай из проса в брынзу,

а из брынзы окунал его в яичницу,

то чуял сердцем он,

что где-то за семью морями

мука под жерновами светлая, как солнышко, бежит,

вулканом кипяток клокочет.

Но Штефан наш гурманом не был

и охотником до расширения границ,

и не пускался в путь он в поисках

оранжевого апельсина иль кукурузного початка.

И если б он оставил нас в объятьях турок

иль ляхами растоптанными в прах,

а сам бы, как безумец,

навострился за тридевять земель

за кукурузой

в америки, где золото и пепел вперемешку,

тогда, быть может, мир нарёк б его Колумбом.

А мы, простые виноградари и пахари,

мы, братья, с чем бы оказались на века?

И мой отец был счастлив, как дитя,

узнав, что Штефан наш

не ведал вкуса мамалыги.

ПРИЛЕТАЕТ ПТИЦА

Прилетает странная птица

каждый вечер,

чтобы спросить меня:

«Ты всё ещё тут,

пропащий?»

Я притворяюсь, что сплю,

и поворачиваюсь

на другой бок,

но она, видать,

только моя птица,

и миссия её – увлечь меня

в страну, известную только ей.

Сколько я живу на свете,

столько и лгу ей

и исподтишка выдергиваю у неё

каждый раз по пёрышку:

может и мне

удастся взлететь,

и помчусь я туда,

куда мне хочется.

Но пока она слишком часто

заигрывает со мной,

и это заставляет меня задуматься:

что если я прогоню её

и другая не явится,

кто извлечет меня из руин?

РОДИТЕЛИ

Я обогнал своих родных почти во всём.

А может просто я самоуверен?

Мои родители порой читают в пашне

Такие удивительные вещи,

Что мудрость их в тупик меня заводит.

Окаменев, я вдруг осознаю,

что мама – это книга,

а отец – весь мой народ.

ТВОРЧЕСТВО

Где уж мне со своих стихов снимать пенки!

Лучше бы сидеть мне в глухих застенках,

и уж точно мне ими не кормиться,

Лучше б мне сгнить и с землёю слиться.

Просто было мне суждено издревле

Навеки прибиться к деревне

И написать сказание

Об упряжи, узде и тому подобных знаниях,

А также о бесчисленных деяниях глупых,

Только бы не тащиться за плугом.

И всё же дошло до меня, что плуг распахивал мою душу

И борона скрипит по затоптанной суше,

Потому что чужие ноги топтали мои посевы так смело,

Что поле моё облысело.

Две шёлковые тонкие нити

Тянутся из моих глаз, в строки перевитые.

Эти строки душат меня,

Лучше б глина на костях оставляла письмена

И всё же эти строки не зачаты в блуде.

Дай мне, Боже, изойти в поэтическом зуде

И чтоб мне не избавиться от его оков

До скончания веков.

СТАРЬЕВЩИКИ

– Тряпки, кости собираем,

яйца, плошки подбираем, –

так старьевщики-евреи

на возки сгребали время.

 

выходила мать к калитке,

вынося мешок старья,

получив щепотку синьки

для ремонта и побелки

обветшавшего жилья.

 

В спешке в тряпки запихнула

и отцовское пальто,

крепко траченное молью,

чуть подбитое ветрами,

словно эта рвань висела

на гвозде уже лет сто.

 

Как ладонь отца горела,

до чего ж ему хотелось

вздуть по пятое число

за пальто, что душу грело

и от пули жизнь спасло!

ИНТЕРЬЕР

В доме поэта счастливы лишь мыши,

да, впрочем, и чашка,

когда поэт угадывает ямбы

по кофейной гуще,

а, может, и треснутая пепельница –

от касания свежего окурка,

и пишущая машинка

с буквами, давно лишёнными по ночам девственности.

Бумага-плакуша заливается крупными,

с совиный глаз, слезами

Поэт поджаривает слова

на подгорающей сковороде,

забывшей запах масла,

с тех пор как поэзия

подымает на ноги

трибуны стадионов.

ВОЗРОЖДЕНИЕ

У всех поэтов плох итог:

кого уносит в глубь на шее камень,

а кто оговорён, как и Есенин,

распутною толпой любовниц.

Нет смысла снова браться за перо,

Когда меня не кличут со страниц

ни соловьиные леса,

ни муравей, кряхтящий

под горошиной тяжёлой.

Но всё-таки приятно сознавать,

Что в некий год,

спустя два-три тысячелетья

ты возродишься из обычной глины,

и девушка далёкая,

склонившись,

поцелует букет стихотворений,

тихонько на родном наречьи прошептав:

– Я никогда не оборву венец

чудес вселенной…

БЛАГОДАРЕНИЕ

Укладываюсь нищим спать, как саранча,

обчистившая поле

и бросившая всё;

как настриг от овцы издохшей,

но просыпаюсь богачом,

обогатившимся

ещё одним сверкающим рассветом.

И трель мне птица дарит

за моё уменье

слушать всей душою,

и лес волнует

трепетом редчайшего цветка;

ручей игривый прохлаждает,

уняв тоску

и приглушив страданья.

Как ластится роса

к моим ногам!

И соляным столпом

я остаюсь, чтобы воспеть

труды земли.

Когда ж я рассыпаюсь

в прозрачных сумерках,

я Господа

благодарю

за этот день.

ХОЛСТ ЖЕЛАНИЙ

Мужчина, как бы горд ты ни был

и сколь самоуверенность твоя сильна бы ни была,

не сожалей, что отдаёшь всю землю

за женщину одну,

которая со злостью

смывает с позвоночника твоей рубашки

всю соль.

Но истинно любовь владеет той,

что с кротостью

тебе протягивает,

будто с мачты парус,

рубашку накрахмаленную –

холст бесчисленных желаний

и соблазнов.

НАМЁК НА БЕССМЕРТИЕ

Мы – крохотная вечность…

Из мгновений мы составляем долгие года.

И это царство неохватное

Не составляло бы богатства,

Когда б мы ведали, что не умрём.

ИЗНАНКА АТЕИЗМА

Я в матерь верую

и верую в отца,

я верую в тебя,

ещё в кого-то тоже.

Ты Господа скрываешь от меня,

чтоб крепче верил я в него

и силу Божью.

ГЕНИАЛЬНОСТЬ

Поэт я гениальный,

Ни один безумец до меня

Не совершил так много дури.

И если б услыхали голос мой

Бедлама постояльцы,

Отобрали б пращу метафор у меня

И отхлестали бы крапивой

по желудку,

где нашли конец свой

бесчисленные амфоры

с вином и горы поросят молочных.

И если я пиит

подобного пошиба,

то прекрати дурдом

рыдания по мне,

и час придёт заняться

безумствами иными.

Но никакому ремеслу я не обучен,

Потому, берусь за самое простое

– за замес детей.

А ну-ка запиши,

Я гениальный

детей клепальщик.

ЖЕНЩИНЕ, ЖАЖДУЩЕЙ МЕНЯ С МЛАДЕНЧЕСТВА

Человеки, у которых нет любви

к людям, засыпают,

я сплю всего три часа за ночь,

но это совсем не значит,

что я люблю вас,

все чокнутые этого мира.

Мне нравится женщина,

которая не дремлет

даже тогда, когда я проваливаюсь в глубокий сон,

но эта женщина носит имя,

которое страшно произнести,

его можно только выдохнуть шёпотом

на родном языке:

имя ей – смерть.

Мне следовало бы любить её,

ведь и она любит меня

с моего младенчества.

ДВЕ ПАРЫ ЛОШАДЕЙ

Грохочет буря,

Пахнет крахом

И заткнут рот,

Вой рвётся из груди.

Две пары лошадей

Проносятся по небу,

Подстёгнутые молнией.

Горячий конь

Швыряет мне подкову

с гвоздями.

Вспыхиваю я,

как дуб,

грозой прощённый.

Пахнет кровью

и порохом.

Готов добраться я

на собственной зловещей колеснице

до бойни адовой,

где ждут меня,

чтобы вписался я

во фреску на стене.

ПОД КОЛЁСАМИ КОЛЕСНИЦЫ

Не моя это гордыня

выставлять напоказ свои стихи,

и слава меня не прельщает.

Я, как и вы,

горилла,

жадная до сенсаций,

и уверен,

что в тех строках

нуждается женщина,

прекраснее

прежних возлюбленных.

С некоторых пор я злоупотребляю

жратвой,

и для многих я – бездонная бочка.

Несутся по моей физиономии

распряжённые колесницы,

а я, как бык, реву,

под её колесами.

Хоть бы явилась какая-нибудь

женщина,

и я откажусь

от этих проклятых стихов.

ЦВЕТОЧНЫЙ БАЗАР

Цветы – это улыбка земли

и невесты ветра,

и ложе для ленивых рос

и возлюбленные пчёл,

и один из видов ублажения

кокетливых женщин.

О, нежные ландыши

с цветочного базара,

с вашими неодолимыми чарами притяжения!

Вы и сейчас бросаете меня в дрожь,

и у меня отвращение к цветам,

потому что когда-то

я бедным студентом проходил здесь,

влюблённый в одну сокурсницу,

и зазывали цветочницы хором:

– Эй, кавалер,

не скупись, купи букет

своей барышне, свежей, как цветок.

Но у меня не было ни гроша в кармане.

Давненько это было.

Краснею и теперь, проходя мимо цветочного базара,

Есть деньги у меня, но кому предложить цветы?

Как лепесток сорвалась студентка.

И зачем винить сейчас цветочниц?

ОДЕЖДА НАПРОКАТ

Я не чувствовал бы себя лучше,

Если бы мои башмаки

Были из тигровой шкуры

Или из телячьих хвостов.

Я не чувствовал бы себя лучше,

Если бы моя одежда была из льна,

Хлопка или шёлка.

Я не чувствовал бы себя лучше,

Если б приоделся

И натянул бы на себя,

Как рубашку,

Всех женщин мира.

Я был бы счастлив родиться в рубашке

Но никогда – в облачении Бога.

Вы не можете себе представить,

Как тесна ему

Наша одежда напрокат.

ГАДАНИЕ

Все шатры останавливались

На околице моего села

Налетало вихрем гадание на девушек-невест

Для предсказания неведомой судьбы.

Нет, замуж они не выходили,

но знаю, что кудахтали куры

и цыганки уносили все яйца

из гнёзд села

за пару слов утешения

и надежды.

Да и как было выйти замуж девушкам,

если одни парни воевали,

а другие уже пересчитывали свои косточки

под просторными коврами трав.

Все понимали,

что гадание – грех, напасть,

но в отсутствие запаха

мужского пота

это гадание

приносило лёгкое

дуновение любви.

ИГРА

Нелепые и прекрасные игры

в садах с соседскими девушками.

Я папа, а ты мама.

Сначала учишь меня укачивать детей

из кукурузных початков,

обёрнутых шелковистыми прядями,

чтобы затем, тоже ты,

намного старше меня,

уже заканчивающая начальную школу,

давала мне уроки,

как всё-таки делаются дети…

Благодарю тебя, барышня-учительница,

что я освоил хорошее дело,

но до сих пор меня охватывает

грусть падения,

что игра наша была глупой

и ни один жених не упадёт с небес,

чтобы взять тебя в жены.

 

Перевод Мирославы Метляевой