Литературно-художественный альманах

Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.

"Слово к читателю" Выпуск первый, 2005г.


 

 Выпуск шестой

 Рифмы и ритмы

 Поэзия есть предвестник того состояния человечества, когда оно перестанет достигать и начнёт пользоваться достигнутым.

В.Ф. Одоевский

Леонард Тукилату

РАЗЛЕТЕЛОСЬ ОСКОЛКАМИ БЕЛОЕ НЕБО

(Окончание)

<<Начало

МАМЕ

Рассветная слеза

разбудила тебя,

протянув навстречу

руки первых лучей солнца.

Лицо твоё,

изборождённое временем,

украсило тепло улыбки

прекраснейшей из фей.

Солнечные великаны – высокие ели,

склоняются пред тобой,

когда ты идёшь им навстречу.

И всегда при тебе чудный напев –

мелодия жизни и покоя человека

в вечном ожидании – Мама.

ПОЭТАМ

Отстал я от вас на день,

птицы белоснежные.

И очнулся с инеем на висках,

окунувшись в огневые сумерки.

Иной раз

скатывались по лицу моему слёзы,

невесть откуда взявшиеся,

и всё дивился я гроту,

в котором оказался.

И свесился с угла его клочок неба,

и эхо, вырванное из глотки ветра,

ворвалось в мысль мою

сквозь щель, пробитую солнцем.

Тенью выскользнул я

в поисках свирели,

что смастерил наивный Пан,

чтобы спеть вам песнь,

дети не от мира сего,

разбросанные

по бескрайним грядам жизни.

* * *

Верь ближнему,

ведь час пробьёт урочный,

когда тебе никто уж не поверит,

и осознание придёт,

что ты за всё в ответе...

Всё станет вдруг чужим,

и даже те, кого любил безмерно,

вдруг отстранятся.

Пусть же краски дня

и солнца свет

тебя украсят.

Радость пусть коснётся

и глаз, и губ твоих.

Верь ближнему...

* * *

Зловещие звуки,

долетевшие откуда-то издалека,

из других времён,

сжимают в объятиях танца

осенние листья.

Отстранённость и безмятежность души,

одиночество и обнажённость тех,

кто находится во власти чувств...

Бунтарство и разрушение,

страх перед громадой века

и печать несчастий

на наших лицах.

* * *

Вы,

прикройте голые стены,

белизна которых режет глаза!

Затаитесь за ними там,

где молчат спящие реки,

где птица Феникс

сжигает свои крылья

и дети смыкают веки

в объятиях небес.

Сгиньте, вы,

крикуны,

манекены с цветами в руках

и сладкой улыбкой,

в пыльных париках, траченных молью.

Сгиньте, вы,

ставшие позором осени.

ДЕНЬ СТАРОГО СОЛДАТА

Чиркнув о край земли,

вспыхнул рассвет.

Уставшие солдаты

согнулись под ружьями.

– Что за кровь течет в моих жилах?

В прохладе утра

оставили нам свою песнь кузнечики.

Кто-то сделал привал

в доме покинутых окон.

Где вы, радости мира?

Чёрный рот орудия

пока зажат

жарким поцелуем неба.

В безумной огромности

пустынных гор

я снова вопрошаю:

– Что за кровь течёт в моих жилах?

А потом

тихо опускается вечер.

И редеет болотный хор,

забросанный телами

взорванных лягушек.

Почерневшие, как и ружья,

лица парней

затенены тоской по тем,

кто больше не придёт.

А в моих кодрах

еще кто-то поёт,

Словно ничего не случилось.

И еле-еле различим

зовущий голос матери.

И если спросите меня,

где моя родина

в радостной музыке

визгливых пуль,

я не смогу ответить.

Почему же так исступленно,

так надрывно

спрашиваю я вновь:

– Люди!

Что за кровь

течёт в моих жилах?

ОСЕННЕЕ

Клин журавлей

так же наводит на меня тоску,

как звуки, покинувшие струну,

и догоняют меня,

напоминая о тебе, детство,

напуганное цыганами-бородачами

и затерянное в луговых цветах,

где не найти моих шагов,

откликавшихся дрожью на голос свирели

и перекличку холмов,

раскинувшихся

вокруг родного дома.

Хрустальными колокольцами

звенел мой сад,

и грезилось мне,

что обретаюсь в мире снов и волшебства.

Грусть... И ветер окутывает меня

облачением из листьев,

чтобы я не заметил,

что забываю тебя.

ОХОТА

Раненый зверь

метит следы свободы

тёплой кровью на снегу.

Ты слышишь колокол старой башни,

расправляющей онемевшие члены?

Снова пойдёт снег,

и ничего бы не произошло,

если бы не бегали неподалеку

детёныши.

А на округу опустилась тишина,

потухло солнце,

и небо и облака окаменели...

И волчица кормила детей,

словно ничего не случилось.

Падал снег,

будто ничего не произошло,

заглатывая тепло трупа,

кормящего детенышей.

НОКТЮРН

Во имя твоё,

властитель огромного ничего,

Я создал сегодня стих,

ненужный никому,

и такой простой...

Быть может, во имя тех,

кого уже нет,

не будет написано впредь ничего.

Не станем же касаться раны,

которая могла бы заныть,

и не смутим покоя

чьих-то чутких душ.

* * *

Вернусь домой,

хоть с того света...

даже если вы не примете меня,

вернусь домой.

Тогда, когда нет смысла в воспоминаниях,

надо бы к чему-нибудь прислониться,

укрыться под чьей-то крышей,

пусть даже чужой.

И всё же следует вернуться к себе,

хоть и там нет мне места.

Я вернусь, чтобы узнать о вас,

отец и мать,

о вас, поля,

о вас, поблекшие знамёна детства.

КОГДА ТЯЖЕЛО ПРОЛЕТАЕТ КОНДОР

I

Я не знаю имён тех,

кто не воплотился, –

это горькая часть вселенной.

Я не знаю

имени Бога,

какого бы он ни был происхождения,

умывающего руки в кровавых песках...

Танец смерти в солнечный полдень.

Я не знаю

имени Бога,

лик которого, вероятно,

никогда не просветлел для тех,

кто был томим

нестерпимой жаждой.

Я столько мечтал о хрустальных мирах,

протягивающих друг другу руки,

хоть мне и не чужд

танец страха.

Я не знаю...

II

Родина лёгких песков...

Какое немое богатство

кроется в этой земле!

И отпугиваешь воронов,

больных проказой,

что несут в себе

твой страх.

Жёлтая родина

однородного золота...

Голос словно не твой.

Она – это ныне возрождающая

мёртвые легенды

страна огня и больных рек.

Страна рабов и сирот

в час битвы пустынь.

Страна мёртвых ангелов

бесконечных песков.

III

Хватит вам

выкапывать трупы древних шахов –

этим

вы оказываете им

слишком много чести

и наводите на пустыню тоску...

А песок

будет над вами смеяться.

Не тревожьте мертвецов

в поисках живых –

песок зайдётся в хохоте.

* * *

Снегопад гаснет,

касаясь ледяных стекол,

и, вырастая в высокие горы,

заслоняет свет.

Юный герой древних сказаний

неслышно спускается по простыням,

и незаметно исчезает тень.

И когда тяжело нависают облака

и разверзаются небеса

и никто не решается

поднять свой взор долу

к Всевышнему,

безбородый герой

из стекла и гранита

засыпает в дрожащем потоке света

сумеречных огней.

* * *

Для нас, фигур нелепых мрака

Поёт сова – прекрасной ночи дщерь,

повязанная колдовством

с безумными мирами и потусторонней темью,

Желая в страх вогнать людские души.

По временам

их жуткая мелодия стихает

При петушиных выкриках в ночи!

* * *

Когда дети

посвятили меня в свой орден,

шёл серебряный дождь

в обнимку с мелодией по крышам.

А солнце улыбалось,

зазывая меня к себе за пределы дождя.

О, этот дождь моей безграничной радости!.

Невзначай проскользнуло слово,

Что он не вечен...

Я не поверил...

Кружась в струях дождя,

Ощущаю своё бессмертие...

Но сколько же он будет длиться?

ЗОВ

Земля, твой голос нас зовёт!

Ты кличешь в хоре птиц давно умерших. 

И на устах детей твой крик прижился

и затаился в белых прядях старцев.

С любовью прижимаешь их следы

к груди своей.

А где-то уж остыли

на твоем высоком лбу

отметины и наших странствий.

Земля родная,

все твои цветы

всегда нам приносили радость.

В твоём дому

твой зов звучит слабее

И незаметно тают тихие шаги.

Когда порог его переступаешь,

уже не слышен твой призывный крик.

Мы, странники,

под стягом сна зелёным

Привал разбили

в доме матери-земли.

* * *

Мой город голубых ночей,

тоски моей

раскрыл свои железные объятья

и высоко подбросил,

чтоб увидел я

слепящий свет.

О город моего большого мира,

Ты – каменное воплощенье

наших помыслов,

увековеченных старательным резцом

на гордых воротах.

А чуть поодаль – мы,

земли родные дети.

* * *

Когда домой я возвращался,

то шёл

с желаньем стать в ряды

хотя бы тех, кто был ко мне враждебен.

Усталый, я просил воды глоток,

и мне его не дали,

вдогонку крикнув,

что мне места нет и скатертью дорога.

– Но ведь это – путь,

растрескавшийся от дыханья зноя!

Зачем же вы,

которых не видал я столько,

хотите вновь исчезнуть?

Посмотрите –

смерчи пыли плывут живыми призраками.

Верю, что не будут мне грозить

внезапным отлученьем ласки солнца,

звенящего слепящим ожерельем.

Неистово воспоминанья

кружат в безумном танце кукол ветхих.

Стекает ваша жизнь

со скользких стёкол дней

и дарит вам магическую власть

над радостью,

которой ныне вы сильнее,

чем прежде.

Особенно, когда вы заритесь на не своё,

на что нет прав у вас.

Как вновь мне захотелось ощутить покой,

несносный вам.

Ведь тишина

свела бы вас с ума

и оглушила.

Святая тишина, кому желанна ты?!

И вновь хочу, как раньше,

рядом с вами быть

встречая солнце,

утром безграничным.

Как невозвратны

воскресные рассветы,

когда мы

молитвы возносили к небесам

об отдыхе на целую неделю.

В желании вернуться,

в полный голос я кричал,

уснувшие деревья сотрясая,

как ангелы, что солнце кличут вслед.

Стоял в обнимку с болью,

а рядом – вы, стеной,

к кому я зря взывал

и для кого напрасно

припас

столь редкий день свершенья.

ШАХМАТНАЯ ДОСКА

Какая злобная и странная улыбка

застыла на устах

у кесаря, лишённого короны,

пред строем собственных солдат,

бессильных вновь явиться на подмогу.

Быть может, жалость охватила их –

но слишком тяжки

такое унижение и стыд

для короля.

Затем, не обронив ни звука,

как всегда,

они привычно вытянулись в струнку

пред новым королем.

БАЮ-БАЙ

Деревья величавые при свете засыпают,

ступая тихо в новое созвездье сна.

Стучатся в дверь мою

и всё же покидают,

мне оставляя сладкий сон.

Спи, баюшки-баю.

Их песня для меня,

чтоб я уснул.

И это плохо.

Спи, баю-бай.

Их пенье для меня –

старушка-мать,

как ты несчастлива.

И кто из нас

заполнить пустоту сумел бы?

Мост через реку, как ушко иглы...

Спи, баю-бай.

* * *

Иду мириться

с миром маленьким моим,

как на свидание с душой

в твоём огромном сердце,

край родной.

Иду, дыханье прерывая,

узреть ещё хоть раз тебя,

в ком верная душа моя трепещет.

О, это счастье встречи,

край родной

с тобой, –

бездонный омут радостей безумных.

И необъятным солнце мне казалось,

прекрасным и чарующим

всё виделось опять,

как в бабушкиных старых-старых сказках.

* * *

Хлопья

с твоими

сплетаются

белыми

прядями

Снежным

потоком

уносятся годы

твои

К счастью

какому

глядят

эти очи

заплаканные

Сквозь

покрывало

прозрачное

старой

луны?

К САЛЬВАТОРЕ КВАЗИМОДО

Услышь меня, маэстро Квазимодо,

Сегодня я получил цветы

И хочется с тобой мне поделиться.

И лепесток за лепестком

Хочу воздвигнуть храм,

Где избивать не будут ветры,

Храм, где очи мира,

В надгробья врезанные,

Скажут о тебе.

Отныне ты навеки здесь,

Ты высечешь большие кубки

Для дня источников,

Где дети носятся с весёлым шумом,

Сквозь дождь

О радуге взывая к небесам.

ПИШИ МНЕ

М.Б.

 

Ты напиши мне

что слыхала где-то

звук трубный неба

и что в этот час

провиденье

нам изменило

и что мы

играли так

как не играл никто

до нас

что ты –

богиня вне закона

наивная и милая

с огромным сердцем

щедрым, словно хлеб,

пиши тогда

когда созвездия сойдутся

для начертания судеб

пустившихся в дорогу

а ещё мне напиши

что я отсутствовал

столь долго

что надо бы вернуться

скитальцу заплутавшему в пути

что ты меня ждала

и если не приду

и если не вернусь

пиши

что это

«трагедия

не самая большая»

тогда поверю я

что ты – богиня вне закона

с своим

рассыпавшимся на песчинки

миром.

Перевод Мирославы Метляевой-Лукьянчиковой