Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск пятый
Изящная словесность
В наши дни спрос на слова на мировом рынке падает.
Лех Валенса
Жамиля Мухамеджанова
СКЛОН ОСЕННЕЙ ГОРЫ
(отрывок из будущей книги)
Он открыл глаза. Легкие белые занавески плавно колыхались на летнем ветерке. С балкона тянуло дымком, мокрым асфальтом и нагревающейся на солнце травой. Он обвел глазами светлую комнату с двумя кроватями и тумбочками рядом с ними. Больница, понял он, и не удивился. Последние месяцы он часто просыпался в больничных стенах.
Полтора года назад он споткнулся дома о ковер, упал и сломал шейку бедра. Когда тебе за семьдесят, переломы редко проходят бесследно. Чаще всего пожилые люди с такими травмами прикованы к постели на все оставшиеся годы. Он знал это, и безнадежность накрыла его плотным серым полотном. Боль с того времени ни на день не покидала его. Сначала ему неудачно вставили в бедро металлический штырь – он был длиннее, чем надо и нестерпимо натирал кость внутри старого измученного тела. Затем поставили другой штырь, и снова кость мучительно медленно срасталась. Потом начались боли в правом колене, и он совсем перестал спать.
Он и раньше спал не более 4-5 часов, ещё со студенческих лет, когда поздними вечерами разгружал вагоны на Москве-Товарной, чтобы не умереть с голоду. Никто не помогал ему, пареньку из далёкого казахского аула, приютившегося на границе пустыни и тогда еще полноводного Аральского моря. Мать, жена врага народа, оставшись одна с младшим его братом на руках, сама пряталась по родственникам и перебивалась крохами с чужого стола. Старший брат, отвоевав, вел где-то беспорядочную жизнь победителя, стараясь забыть о страшном клейме сына врага народа. Он считал, что смыл это клеймо своей кровью на полях той страшной войны и не хотел мараться вновь, общаясь с отверженной родней.
Писатель понимал, что его спасло только чудо, когда, убоявшись репрессий, он подростком уехал в Ташкент, поступил в медресе и затерялся среди многоязычия и многолюдия эвакуированных. Там же в Ташкенте он повстречал профессора арабиста Людвига Малиновского, которого поразил знанием Корана, восточных языков и пытливым недетским умом. Малиновский слушал рассуждения о течениях ислама, о персидской поэзии, о сравнениях среднеазиатских эпосов и сам предложил оборвышу вернуться с ним в Ленинград, где он возглавлял одну из кафедр университета.
– Тебе необходимо учиться в светском учреждении. Ты, мой мальчик, очень талантлив, – приговаривал профессор, зажигая огонь керосинки под закопченной кастрюлькой и готовя скудный ужин на двоих.
Людвиг Святославович был первым человеком в короткой жизни мальчика, который заботился о нем – отца расстреляли, когда ему было 9 лет и мать, оставшись с пятью детьми на руках, совершенно растерялась. Она была молода и привыкла во всем полагаться на мужа, уважаемого всеми муллу. После смерти супруга она постоянно ругалась со средним сыном – есть было нечего и она пыталась поменять книги на еду и кое-какие тряпки, а этот тупица прятал их от неё, и если ей что-то удавалось найти, цеплялся за них и, вырвав, убегал. Для маленького Халиуллы книги были целым миром. Читать он научился еще тогда, когда был жив отец. Из троих сыновей только он проявлял интерес к этим сложным стелющимся справа налево значкам.
Отец посмеивался, когда мальчишка пристраивался рядом с ним, но не прогонял, а когда был в хорошем настроении, долго рассказывал о батырах прошлого, читал стихи на фарси и объяснял, объяснял… Отец был из почитаемого рода Кожа, потомок первых арабских миссионеров и сам мулла в пятьдесят втором поколении, закончил Духовную семинарию в Бейруте.
Маленький Халиулла запоминал огромные тексты и был надеждой отца. Теперь эти знания помогли ему найти профессора Малиновского. Но случилось страшное – пришло известие, что в блокаду вся семья Людвига Святославовича погибла от голода, а старший сын пропал без вести на фронте. Профессор слег и вскоре его не стало. Перед смертью он написал для мальчика рекомендательное письмо к своему другу, профессору ГИТИСа Павлу Александровичу Маркову.
– Езжай к Паше, он тебе поможет и помни – тебе обязательно надо учиться!
Так Халиулла оказался в Москве.
После окончания института, уже будучи чиновником республиканского министерства культуры, он после работы по ночам писал пьесы или переводил романы и повести с русского на казахский. Спал он по-прежнему мало, а сейчас бессонница изнуряла его – он пробовал писать, но работа не шла. Рядом с ним на тумбочке лежала рукопись незаконченного романа о Чингисхане.
Этот роман он писал урывками на протяжении многих лет. Чингисхан мучил его, приходил в его короткие сны, отвлекал во время многочисленных совещаний, вёл с ним долгие беседы, заколдовывал бесконечными историями.
Писатель уже не знал, наяву или во сне приходит к нему этот великий лгун. После бесед с ним он вновь и вновь бросался в библиотеки и искал новые подтверждения тем историям, которые он услышал от своего собеседника…
В палату вошла медсестра и прервала его мысли. Установила капельницу и сказала, что принесет ему завтрак сразу после процедуры. Писатель прикрыл глаза, лекарство подействовало на мозг, обволакивая сознание, и неожиданно возникло видение – морщинистое лицо старухи с черными бездонными глазами.
* * *
Старуха пришла в аул так давно! Писателю казалось, что она была всегда. Поселилась на окраине, когда ещё был жив её отец. Она вырыла большую яму, над которой выстроила невысокие стены и покрыла крышу камышом. Весь аул, где почти все были в родстве друг с другом, опасался ее – она была чужой и странной. Только его отец ходил к старухе. Они подолгу сидели на огромном валуне у её землянки и о чем-то беседовали. По отрывочным фразам отца Халиулла понял, что Старуха очень образована и тоже знает немало языков и пришла издалека. Какого она рода – не знал никто.
В казахской глубинке, где даже русских увидишь редко, Старуха вызывала жгучий интерес. Аульские кумушки каких только историй про нее не рассказывали, ею пугали детей и все обходили ее стороной. Однако вскоре выяснилось, что она лечит и людей, и скот. В 32-м году во время страшного джута Старуха поила их скотину какими-то отварами, так что только их аула падеж не коснулся. К Старухе отовсюду потянулись люди со своими болячками.
Ранней весной, когда зацветала степь и даже в пустыне просыпалась жизнь, Старуха уходила собирать травы и коренья, ловила пауков и мелкую живность и сушила, варила, толкла свои снадобья. Ела она только рыбу из полноводной в те времена Сырдарьи, травы да дыни. Дыни и рыбу она вялила и сушила на солнце и всю зиму питалась ими да еще какими-то кореньями и травами. Все мясо, которым часто расплачивались с ней за лечение, она отдавала старикам и вдовам.
Когда в 37-ом отца Халиуллы, как служителя культа и японского шпиона, расстреляли, через месяц приехали и за Старухой. Трое, не считая водителя – начальник и двое молодых конвоиров. Старуха вышла из землянки на шум мотора – автомобиль большая редкость для их захолустья. Начальник, грузный мужчина лет сорока, с сытым и важным лицом грубо приказал Старухе собираться.
– А за мной ли ты приехал, сынок? Ведь имени моего ты не назвал, а хочешь, чтобы я с тобой поехала. Вдруг ты ошибаешься?
Начальник привык, что его все боятся и никто никогда ему не перечил, а тут над ним вроде как даже издеваются, да еще на глазах у подчиненных. Ох, он ей сейчас покажет!
– А ну-ка живо в машину!
Старуха не дрогнула, а только провела в пыли палкой черту перед собой и сказала:
– Кто черту переступит, до вечера не доживет.
Спокойно повернулась и ушла в свою нору.
Начальник был истый коммунист и атеист и старухиным угрозам не поверил. Лицо его от гнева побагровело и он рванул за Старухой, но только его нога ступила на черту, как он рухнул в пыль, судорожно хватая ртом воздух. Испуганные конвоиры с трудом затащили тело в воронок и умчались в сторону Кзыл-Орды. Народ говорил, что тот энкавэдэшник до города не доехал. А про Старуху как будто бы забыли. Никто за ней больше не приезжал.
Закончилась война, аул разросся и отстроился. Вместо юрт стояли дома и только старухина землянка оставалась неизменной. Старуха была жива и совсем не менялась – седые волосы, выбивающиеся из-под платка, изрезанное глубокими морщинами лицо и горящие бездонные темные глаза.
В 1978 году, когда во время своей юбилейной поездки по родине на встрече с земляками он спросил про Старуху, те только пожимали плечами, не могли понять, о ком он спрашивает, и только один старик-чабан ответил:
– Она ушла.
– Как ушла? Куда? Умерла?
– Да нет, не умерла. Собрала узелок вещей и ушла. Я как раз возвращался с пастбища и встретил ее. Она шла в сторону Арала.
Так Старуха исчезла из их аула – пришла ниоткуда и ушла в никуда.
* * *
Медсестра сняла капельницу и через минуту принесла невкусный больничный завтрак. Есть не хотелось и Писатель снова прикрыл глаза. Да, старуха, – вспомнил он. Загадочная история интриговала его, но не вызывала суеверного страха.
Много лет назад, когда он стал уже достаточно известным драматургом, – пришел к Старухе. Она совсем не удивилась и назвала его по имени. Налила ему чаю и они, сидя на низких табуреточках перед её землянкой, долго говорили: об отце, о религиях, литературе. Его поразили её знания и непривычная точка зрения на незыблемые, казалось бы, истины. Он пытался с ней спорить, но как-то не получалось – Старуха улыбалась и незаметно переводила разговор на другую тему, и он вновь внимательно слушал её.
Её казахский язык был богат и необычен – она употребляла слова, которые сегодня не часто услышишь, однако современную литературу не знала, и, похоже, плохо представляла, при какой власти и в какой стране живет.
Наконец, она рассказала ему притчу.
* * *
Жил в далекой степи смелый, дерзкий и честолюбивый батыр. Мечтал о власти и богатстве и уже многого добился со своими верными друзьями. Однажды, когда он был в далеком походе, пришла весть, что его отец при смерти и просит его поспешить вернуться в родной аул, чтобы попрощаться. Батыр загнал множество лошадей по дороге домой и застал отца еще живым. Отец в последний раз обнял сына и протянул ему два свитка:
– Сынок, первый свиток ты прочтешь в свой самый счастливый день. В день, когда ты будешь уверен, что все твои самые дерзкие мечты сбылись. Второй свиток ты прочтешь в свой самый горький день, когда ты будешь думать, что небо обрушилось на твою голову. Это мое благословение тебе и моя охранная грамота.
Батыр похоронил отца и отправился в ратные походы. Вскоре он завоевал немало земель, стал богат и почитаем. Войско его подняло на кошме и провозгласило ханом. Исполнились самые заветные мечты – тучные табуны паслись на его лугах, в белых юртах ждали самые красивые жены, много сыновей имел хан и верные друзья по первому зову готовы были выдвинуться под его рукой в новый поход. В эти самые счастливые дни своей жизни вспомнил хан про отцовский свиток. Развернул – и увидел начертанные на нем лишь два слова: «Все пройдет». Хмыкнул, пожал плечами да и забыл об этом хан – большое богатство порождает много хлопот, не до отцовских загадок ему было.
Прошло время. Вместе с большим богатством хан нажил себе много врагов. В один несчастливый день напали на него враги со всех сторон и разорили его земли, перебили войско, угнали жен и детей в рабство. Раненный очнулся хан в поле среди трупов и понял, что вся его жизнь рухнула. Нет ни семьи, ни друзей и опозорен он, так как не погиб на поле боя, а остался жив и не смог защитить и спасти свой народ. Заплакал хан и уже вынул из ножен свой клинок, чтобы лишить себя жизни и избавить свой род от позора, как с сухим шелестом упал к его ногам второй свиток отца. Хан развернул его и увидел три слова: «И это пройдет»…
Коллектив авторов.
Все права на материалы данного сайта принадлежат авторам. При перепечатке ссылка на авторов обязательна.
