Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск второй
Мэри Кушникова
ЦЫГАНСКАЯ ПОВЕСТЬ
Страница 2 из 3
Орудие судьбы
А время ползло и ползло. И тут начали свершаться вроде бы неприметные события. Но это – как на чей взгляд.
Я полжизни прожила в Казахстане и дружила со стариками казахами – фольклор казахский собирала. И был у меня «закадычный друг», чуть не столетний дед Жумахан. Он неплохо говорил по-русски – когда-то отбывал ссылку на сибирской гигантской стройке и много чего повидал, вплоть до людоедства с голодухи.
Его любимое изречение: «Что есть люди? Не братья они и не волки друг другу. Каждый – только орудие судьбы для другого. Не более того».
Я удивлялась и возмущалась:
- Так что, значит, и впрямь человек – только винтик? Значит, Усатый был прав?
- Прав, неправ, а что – он? Орудие судьбы, - только для миллионов людей, или, сколько там говоришь, он погубил. В общем – тоже винтик. Только много о себе думал. А у него на лобной кости было написано, что через него столько-то возвысятся, а столько-то сгинут. И что он мог против судьбы?
- Дед, - взрывалась я, – значит, все мы невольники друг друга?
- А ты как думала? Вот живет в одном конце света человек и не ведает, что в другом конце уже народилась его погибель – другой человек, у кого на лобной кости начертано: такого-то руками или делами того-то и тогда-то погубить. И вовсе он не палач, а тот, кого погубить – не жертва. Тот тоже – орудие судьбы, только ему она назначила быть жертвой. И попробуй помешать судьбе свершиться…
Так говорил почти столетний дед Жумахан, когда вопросы о том, кто, кого и как погубил на одной шестой земной суши, вылуплялись чуть не ежечасно, как грибы, из повседневности, и все мы мучительно пытались в них разобраться.
Только дед Жумахан оставался невозмутим:
- Суета сует, вот это что. Нет палачей, нет жертв. Есть человек и его судьба. И есть слуги, ее орудия, которые она направляет в нужное время, в нужное место, к отмеченному ей человеку.
Прошло столько лет, а я сейчас, когда уже живу в дворницкой, без малого десять лет, об этом все чаще вспоминаю.
Нина по-прежнему «экономничает» в «большом доме», она по-прежнему «доверенное лицо» Зинаиды Павловны, а для меня – довольно близкий моей душе человек. Особенно после гибели Юры и появления у меня «чучелки».
Милая, откровенная, честнейшая Нина, поверяла Зинаиде историю с «теми, что на автомобилях», и как они осаждают поселок, а в это время Зинаиду давно готовили к отставке. И на грех все, что Нина ей рассказала, та цепко запомнила. Так что, как-то, когда я еще жила в «большом доме», она меня захватила врасплох:
- Вот ты в хороших отношениях с Юрой, Нининым братом, поговори с ним, может, продаст мне свой дом с садом и огородом, а то, глядишь, на пенсию выведут, что-то уж больно они меня «подготавливают», так хоть ложись и помирай с тоски.
- Но в саду и в огороде работать надо ой-ой, - удивилась Марьяна, - а в ваши-то годы…
- Какие мои годы? Это вы все гнилушки, а я бы там дачу отгрохала и вы с Олегом тоже бы на земле потрудились – не померли бы, вам только на пользу. Вот Олег даже шнурки от ботинок завязать нагнувшись не может. Да и Нина нам поможет. И Юре можно платить, ему деньги не лишни.
- А где он жить будет?
- Пусть к своему корешу Никифорычу перебирается, оба холостяки, еще подружек заведут. Мы им квартиру купим на двоих – а еще лучше денег дадим, пусть сами покупают.
- Так ведь Юра инвалид, как он станет по лестницам на этажи забираться – у него постоянно голова кружится.
- Ну и что? Маресьев тоже был инвалид, а летал и прославился навсегда.
Словом, Зинаиду «переговорить» было трудно.
Я, конечно, наотрез отказалась участвовать в этой затее. И тогда Зинаида начала приставать к Нине. Пообещав переговорить с братом, добросовестная Нина заикнулась, было, предложив Юре с Зинаидой встретиться-поговорить.
Никто такого приступа гнева, какой последовал, от миролюбивого Юры и ожидать не мог.
- Это же дом родительский, забыла? – накинулся он на Нину. - Тут каждое деревцо и каждый кустик они сами садили. Мы с тобой тут выросли. Твоя дочка в этом доме впервые ходить начала, помнишь, ты ее ко мне, крестному, привела? И чтоб больше я никогда такого разговора не слышал!
Цыганок подбегал то к Юре, то к Нине, словно пытался их урезонить и помирить, но Юра оттолкнул его – не до тебя, мол, - и теперь уже почти десятилетний Цыганок, не такой прыткий и не такой обидчивый, степенно удалился в заросли мяты и улегся там, вздыхая...
Нина «хозяйке» о разговоре доложила. Но той уже мерещилась дача, с верандой, на которой она станет коротать дни в шезлонге, конечно, не бездельничая, нет.
Она задумала написать историю своей жизни в назидание этому странному и омерзительному «поколению пепси», или как они там себя называют.
К тому же она завела себе маленькую болонку Альбинку, которой завязывала розовые бантики на челке, и души в ней не чаяла. К собачке все относились прохладно. К тому же Олег был аллергик, и стоило ему полчаса побыть с Альбинкой в одной комнате, как он начинал чесаться и чихать. Притом болонка была презлобная и на малейший шорох отзывалась заливистым лаем и даже воем, отчего Марьяна вздрагивала и хваталась за сердце.
Так что ясно было, идея с «дачей для Зины» все больше укоренялась в «большом доме».
Теперь все семейство просто Нину одолевало: «Поговори да поговори, ты же старшая сестра, брат тебя послушает».
Бесполезно. Юра был непреклонен.
Семейство развело бурную деятельность. Навещали соседей поселка. Активной тете Дусе, пацан которой десять лет назад «пострадал» от Цыганка, а теперь вернулся из армии – этакий добродушный увалень, - обещано было немалое вознаграждение, если ей удастся убедить Юрия.
И она убеждала:
- Ведь не даром же просят дом отдать. Ты им дом, а они тебе квартиру купят. Хозяин – барин, условия диктуешь ты, а не они, - изо всех сил старалась тетя Дуся, - пусть на вас с Никифорычем трехкомнатную квартиру предоставят. Чем не жизнь?
Бесполезно.
Никифорыч, который жил в засыпушке, Юру одобрял. Не годится родительский дом продавать. Баши уже давно покоился на цыганском кладбище, так что больше посоветоваться было не с кем.
И тут однажды Олег на своем Мерседесе привез к Юре Зинаиду Павловну. Для подстраховки взяли с собой и Нину.
Цыганок подбежал к Нине, повалился брюшком кверху, знак высшего доверия – почеши, я, видишь, весь в твоей власти! Нина потрепала его по лохматой спинке, почесала розовое брюшко, а он косился на нее – ну, чего перестала, давай, чеши еще!
Зинаида на умильную сцену глядела терпеливо, Юра медленно встал с плетеного, еще родительского, кресла на веранде и подошел к гостям. Цыганок – за ним. Поравнявшись с Зинаидой, пес отпрянул и даже, поджав всегда победно торчащий кверху, хвост кренделем, быстро перебирая коротенькими лапками, подался к дому.
- Что это он, - удивилась Зинаида. – Я собачек люблю, у меня тоже есть собачка, такая потешная, чуть поменьше вашего.
Но Юра не слушал. Уставился на нее и, увидев седые кудряшки, вздрогнул. А она протянула руку:
– Давайте побеседуем, Юрий, что-то давно вы у нас не были.
Увидев наманикюреные подагрические пальцы, Юра и вовсе сник.
Откуда-то из неведомого нам мира, куда удалился, не только баши, но и Зархана, некогда гадавшая ему, сидя на алой атласной подушке, Юре послышалось: «седые кудряшки – твоя погибель»…, «наманикюреная старуха»... Что-то еще она ему говорила, только он уже не помнил, что…
Разговор шел все о том же: продайте нам дом, мы вам купим квартиру. Юра упрямо молчал. Потом вскинулся на молча стоявшую Нину:
- Я же сказал. Чтобы больше таких разговоров не было.
- Да ты знаешь, с кем говоришь? – взъелась Зинаида. - Перед тобой такие люди! С добром пришли, а ты орешь; а ты чего, Нинка, молчишь?
Тут из дому показался Никифорыч. Весь разговор он слышал и решил вмешаться.
- Вот что, дама, шли бы вы с этого двора. Никто вас здесь не ждал и сюда не звал. И про дом этот забудьте. Пока мы с Юрой эту землю топчем, не живать вам здесь. У вас одна дорога, у нас – другая.
- Вот именно – пока вы эту землю топчете! – зловеще огрызнулась Зинаида.
На том встреча и кончилась.
Из дому выбежал Цыганок и, ощерившись, облаял незваных гостей и даже угрожающе зарычал.
Нина еще осталась.
- И правда, что это с ним? Никогда я таким его не видела. Ты прости меня, Лелечка, ну пристала она ко мне как банный лист: подавай им этот дом, понятно, он во всем поселке самый заметный, и при деньгах из него такую дачу можно построить…
- Ты опять? – угрожающе вскинулся на нее Юра. – А Цыганок и правда меня удивил. Что это с ним?
- От старухи мертвяком пахнет, - сказал Никифорыч. Либо сама помрет, либо кого угробит. Это я, цыган, тебе говорю!
- Да вы что, сдурели оба? – уже рассердилась Нина. - Десять лет у них работаю, плохого слова не слышала. Ну, может, тронулась бабка, есть маленько, пойди доживи до таких лет. Ну, все, больше про дом не говорим. Цыганочек, я же тебе сахарку принесла. За таким шурум-бурумом забыла совсем. Иди, иди ко мне, мой лохматик!
И Цыганок, хрустя рафинадом, проводил Нину до калитки и оглянулся. Юра не вышел со двора, остановился и он – не пойду дальше, мы с хозяином не в настроении.
* * *
А время ползло и ползло. Уже белые мухи мелькали. Земля отдыхала. Цыганок снежинки ловил, чихал от восторга и носился по двору, несмотря на почтенные годы.
- Гляди, десять лет псу, а все как щенок! – усмехался Никифорыч. Он сейчас почти не живал в своей засыпушке, все больше у Юры.
В цыганском квартале после смерти баши царило смятение. Не бог весть сколько их жило в том квартале, но для порядка надо было нового баши назначать. Обычно, уходя из мира живых, баши себе сам назначал преемника. Но старый баши скончался внезапно, при застолье, - у Диларо третий сын родился, вот и отмечали.
Судили-рядили, и порешили, что коль смерть настигла старого баши в час веселья, в честь маленького Рамира, названного так по Никифорычу – у него детей нет, а нужно, чтобы имя не угасло, - то, может, назначить новым баши супруга Диларо, а там, глядишь, час придет, и маленький Рамир станет баши в их квартале.
Одна была загвоздка: Залман, муж Диларо, служил в милиции, жил в своей городской квартире, не переедет он никогда в их квартал.
Опять думали-гадали. Пусть Никифорыч посоветует – человек бывалый, даже, можно сказать, ученый. Вот сколько лет в своем институте работает, а чучела зверей мастерит такие, что даже на выставке в музее показывали. Уже старый стал, седой, а на пенсию не отпускают: где, мол, такого умельца найдешь…
Никифорыч и думать долго не стал:
- Они же, городские, на дачах помешанные. Пусть Залман живет, где живет, а избу нашего баши отдайте ему под дачу. Все равно Диларо наследница и изба – ее. Где их старшая, Майра, кто теперь скажет, как началась заварушка в стране, она с тем венгром связалась и в Венгрию подалась, и вестей от нее никаких. Очень отца огорчала, царство ему небесное. Он, там куда ушел, доволен будет, если его внуки станут летом жить в его доме вместе с Диларо. А Залман – на авто. Захотел – приехал, некогда – уехал.
На том и порешили.
Для почета к Залману решили направить Равиля. Он в районке при чине, говорят, следователь он теперь.
Пошли по старой памяти к Наиле. Все знали: как Найля скажет, так Равиль сделает. Она их приняла как родных. Что с Юрой было – быльем поросло, и нечего теперь поминать. А цыганский квартал она никогда не забывала; нет-нет, а к кому-нибудь наведывалась, гостинцы детям носила. Некоторые, которых при родах сама принимала, уже школу вот-вот закончат. Эх, давно все это было…
- А как там Юра, - робко спросила все-таки, - женился, поди?
- Ну, куда ему жениться, он же инвалид, голова кружится, даже приступы случаются, судороги. Не-е-т! они со своим Цыганком век коротают, ну, и, конечно, Никифорыч рядом. Такой дружбы как у них теперь не найти, все же сейчас друг другу как волки.
Наиля обещала поговорить с Равилем, чтобы тот уговорил Залмана стать баши и принять Диларово наследство как дачу.
Потом они отправились к Диларо заручиться ее согласием, и она несказанно обрадовалась их решению. Слава богу, Залман хоть вспомнит, что он – ром. А то держится так, как будто век цыганом не был, и даже с ней в цыганском квартале не бывает. Привезет, потом заедет за ней, и все. А сколько боя было с именем мальчика! Не хотел он его Армиром называть. Придумал назвать его Альфонс – в каком-то сериале одного удальца так звали. Еле уговорила: записали мальца под двойным именем Альфонс-Армир, то-то люди дивиться станут…
Тут явился сам Залман:
- Что, чавалы, поди, косточки мне перемывали?
На шее у него сверкала золотая цепь в палец толщиной, на обеих руках по золотой печатке – на одной голова коня, как живая: значит, не забывает все-таки о своем роде-племени, на другой – четырехлистный клевер, старинный цыганский талисман. Ну чем не баши?
- А что, я не против, только чур, чтоб домик мне подновили – как игрушечку. У меня трое короедов, надо им летом порезвиться, кто спорит! Только опять же – чтобы дом был не хуже городского. И еще: на сходку только раз в месяц могу появляться – сами понимаете, служба. А так, - если что, спор или дело какое решить – мой дом – ваш дом. Если я в отъезде, Диларо все обскажете, она в точности передаст. Умница она у меня, у-у-у, моя красавица, - обнял он жену, немало удивив гостей, не пристало рому при людях жену ласкать…
Уже на пороге, провожая гостей, Залман замялся и добавил нерешительно:
- А все-таки, пусть Равиль сам меня к вам приведет, он все же теперь что-то вроде начальника, если что – заступится, и вообще, человек - ух, какой полезный во всяком деле…
* * *
А время ползло себе и ползло. Идея дачи Зинаиду Павловну не перестала одолевать. С Ниной на эту тему она уже не говорила – поняла, что бесполезно. У Нины характер – кремень. Если решила в эту историю с домом не вмешиваться, - как отрезала. Но про поселковые и «цыганские» новости иногда рассказывала – «хозяйка» была любопытна.
Так заговорили о Юре, о Наиле, о Равиле…
- Правильно, что Наиля Юру бросила. Теперь хоть с нормальным мужиком живет. А он кто, этот Равиль? – спросила Зинаида.
- Следователь, вон куда хватил.
Зинаида Павловна «сделала стойку». Вот это уже интересно. Кровный враг Юры на престижном посту. Из этого что-то выкраивалось.
И не было ей покоя, пока ее Олег с Равилем не познакомил – оказывается, где-то они по судмедэкспертизе встречались.
Равилю она сказала чуть не с порога, поскольку он пригласил ее в кабинет, услышав по телефону, что у нее к нему конфиденциальный разговор:
- Мне нужен Юрин дом! – озорно встряхнула она кудряшками, - того самого, что был мужем вашей супруги когда-то и кинулся под поезд. Но он же псих, с ним не договориться! Может, вы посодействуете?
Равиль неловко замялся:
- Как я могу? Сами понимаете, после всей этой истории какие у меня с ним разговоры. Заплатите ему побольше, деньги всем нужны, а он себе квартиру купит. Дурак будет, если откажется.
- Так уже отказался, наотрез! И тут у нее с колен соскользнула крокодиловая сумочка, замочек был слабый – открылся. А из сумочки веером купюры на ковер посыпались.
- Ой, извините! – спохватилась. – Вечно меня этот замок подводит. Хорошо, не на улице. Да, так я про Юру. Посудите сами. На него же смотреть страшно. Бледный, слабый, хлипкий, как былинка. Того и гляди, помрет – судороги у него. И отойдет этот дом невесть кому.
- Почему же? – удивился Равиль. – сестра его и получит, а уж с нею вы договоритесь.
- Ну да, с ней договоришься! Притом, там еще закадычный друг, сторож кладбищенский Никифорыч такой, цыган, Юра ему, наверное, давно свой дом отписал. И вообще, закрыли бы вы это цыганское кладбище, это же позорище – в пригороде современного города могилы, с истуканами вместо крестов!
- У каждого своя вера! – уклончиво возразил Равиль. – А что Юра – не жилец, это мне и Наиля говорила, она в цыганском квартале бывает. Знаете, у нас, у татар, есть праздник такой – байрам. И каждый должен сделать другому какое-нибудь добро. Так она своих прежних пациентов навещает, гостинцы носит. Вот они ей и рассказали, что плох Юра.
- А вам что, его жалко? – удивилась Зинаида.
- Я на него зла не держу. Да и не виноват он; как подумаешь, - ведь это Наиля его бросила, а не он ее.
- В общем, проблемный мужик, как я погляжу, - хохотнула Зинаида. - Помер бы уж, чем бобылем маяться. И все дела бы с домом решились. «Нет человека – нет проблемы».
Расстались они дружелюбно, хотя разговор всколыхнул обиды десятилетней давности и Равиль вдруг вспомнил, как прибежала к нему Наиля на рассвете в ночной сорочке, укрытая большой шалью.
Наилю он любил, детей у них не было, и он в тайне души очень завидовал водителю Главного, Залману, - у того их трое, и, поди, еще наплодит. А Наиля, наверное, простудилась той ночью, когда на веранде ночевала, на каменных ступеньках, - вот и нет детей…
Виноват-не виноват, все равно вражина, Юра этот. А сколько сраму было, когда под поезд бросился. Правильно говорит старуха: «проблемный мужик». Помер бы, и для него, и для всех лучше. Хотя, - для кого, для всех? Для полоумной бабки этой? Дачу ей захотелось, видишь. Деньжищ, видно, куры не клюют. Это она меня прельстить хотела, чтобы Юру уговорил, - вспомнил про веер купюр на ковре...
С тем и пошел домой, где давно уже ждала Наиля. Он рассказал ей про бабку, а она – про гостей из цыганского квартала.
- Ну что не помочь людям? Пускай приглашают, приведу я им это их сокровище, Залмана, они еще с ним наплачутся. Он у Главного кем только не служит…
- А кем? – полюбопытствовала Наиля.
- Это я так, пошутил…, - спохватился Равиль и решил: а погляжу-ка я на этот Юрин дом поближе, что за пряник такой, что старухи без него жизни нет. Ну, помню, дом видный, сад хороший, но не один же в поселке. Что трамвайная остановка близко – это, конечно, авантаж, а так…
На том и уснул.
В нужное время в нужном месте…
В день «инаугурации» Залмана Наиля с Равилем пойти отказалась, душа щемила до сих пор, когда про Юрия вспоминала. То ли у них была не настоящая любовь? Какой бес пролез меж ними, когда он пришел к ней на работу виниться, ведь все еще могло наладиться…
А надо ли было? Жизнь с Равилем была размеренной и тихой, ни ссор, ни жгучих примирений, и слава богу, - нет, пусть к цыганам идет без нее. Тем более, она этого Залмана тоже не так чтобы привечала.
И вспомнила вдруг ту прежнюю юную Диларо, которую, вскоре после Юриного выздоровления – это же надо было под поезд кинуться! – ему сватали. Сколько ей было, Диларо? Не то четырнадцать, не то пятнадцать. И Юра отказался. Так он свою Наилю любил. Всю жизнь.
А каково Диларо с Залманом? И все ж троих сыновей нажили…
* * *
Стол накрыли цыгане царский. Не абы что отмечается – баши назначают. На почетном месте – Залман с Диларо. По правую руку Равиль – что же наша Наилюша не пришла, загордилась?! – щебетали женщины, - по левую руку Никифорыч, как старейшина и человек ученый, тем более в его честь младенца, что сидел на руках Диларо, назвали Армиром, так что он вроде как крестный отец.
… И зайди тут разговор про Юрия.
- Что, говорят, плох он? – спросил Равиль.
- Да не плох, просто живет себе тихо-мирно, садом занимается.
- А как песик, что я ему подарила, когда девчонкой была? – поинтересовалась Диларо. – Живой еще?
- А что ему сделается? Мы народ живучий! – усмехнулся Никифорыч. – Да вот и он, увязался за мной.
Шелковый мохнатый красавчик выглянул из-под стола и потешно подал голос - ну чего уставились, вот я, любимый пес хозяина и Никифорыча. Не мог же я отпустить его одного, много тут вас, незнакомых!
И тут Диларо запела: «Эй, чавалы» и - чудо - Цыганок вскинул мордаху кверху и «запел», как она его учила в детстве. Не забыл, значит…
После аплодисментов вспомнили про Юрия, - чего не пришел?
- Ну, неможется ему, - сказал Никифорович. Тут его последнее время старуха одна одолевала – продай ей дом под дачу, продай и продай! Слава богу, отстала.
- Если бы… - подумал про себя Равиль.
Стол загудел. Кто Юрия одобрял, родительское гнездо не продают, кто сожалел, купил бы себе квартиру, пожил бы с удобствами как человек.
И тут вмешался Залман:
- А пойду же и я погляжу, что за дом такой, что столько около него возни…
Все изрядно выпили, Залман так еле на ноги встал. И Диларо попыталась его удержать.
- Ну зачем тебе? Не ты же дом покупать собрался!
И тут каждый вспомнил какой-то таинственной памятью, что гнездится в самых темных закоулках души, что, в сущности – все мы лишь орудия судьбы и она движет нами как пешками по игральной доске бытия, пододвигая в нужное время, в нужное место...
И Равиль вдруг вспомнил про соскользнувшую с колен старухи крокодиловую сумку и про зеленый веер купюр на ковре: «Вот Залман, пожалуй, его уговорить сможет – подумал, - такой тертый калач! Да и баши он теперь, его голос что-нибудь в поселке да значит».
Он взял под руку Залмана и повел. И судьба вновь напомнила Равилю, что он лишь винтик в судьбе Юрия, Залмана, полоумной старухи: «Как она сказала? Нет человека – нет проблемы» - стучало в висках.
И он почему-то сказал Залману:
- А знаешь, твой покойный тесть сватал Юрию Диларо, когда Наиля к тебе ушла. Диларо очень Юрия уважала. Когда его в больнице лечили, она даже в его доме жила, не на кого было сад оставить, да и Цыганка тоже.
И тут они услышали мелкий чуть скрипучий топот – к ночи подморозило. Изрядно потяжелевший Цыганок увязался за ними – усек, что идут к его дому и усердно их догонял, аж запыхтел.
Догнал. Тявкнул:
- Ну, и куда вы так бежите? Думаете, мне легко за вами угнаться? Зря спешите. Хозяин спит. Я-то через мой лаз пролезу, а вы – как знаете.
- Пес какой потешный! – засмеялся Залман. – Смотри, через лаз проскользнул. Сейчас постучу в дверь. Может, уговорю, я сегодня в ударе…
«Нет человека - нет проблемы» - стучало в висках у Равиля, который тоже изрядно выпил, и из ума не шла та проклятая сумка…
И, сам не зная почему, вдруг сказал:
- А знаешь, говорят, у твоей Диларо с Юрой что-то было. Она же сюда часто заезжает, так уж про своего дядю Юру и его питомца лохматого не забывает, всякий раз проведывает. Нет, я ничего плохого не думаю… просто для сведения тебе говорю. Как мужчина мужчине.
Но Залман уже стучал кулаком в дверь.
- Что надо? – спросил Юрий спросонья из-за двери.
- Да, в самом деле, - что надо? – вторил Никифорович, который тоже нагнал незваных гостей.
- А поговорить надо! – нахально уставился на Никифорыча Залман, которого совсем развезло.
- Нашли время! –удивился Юрий, отпирая дверь и вышел на веранду. Он не спал, а, видно, топил печь, в руках держал кочергу.
- Я тебя по человечески спрашиваю, - заплетаясь и захлебываясь словами, взревел Залман, - ты чего хороших людей изводишь? Отчего свою халупу продать не хочешь? Что в ней – клад в подполье?
- Уходи по хорошему! – сказал Юрий. – И дела тебе нет ни до меня, ни до моего дома. Пойдем, Цыганок, - позвал он лохматика, который прижался к его ногам.
Открыл двери, было, но Залман схватился за кочергу, которую Юрий еще держал в руке, и выхватил ее – силища у него ой-ой.
- Я тебя по хорошему прошу. С сегодняшнего дня я – баши. Продай дом добрым людям. Нам, цыганам, от твоего соседства пользы никакой, а эти – люди видные, от них много чего можно поиметь. Давай, соглашайся, и выпьем на радостях.
Равиль стоял молча. Никифорыч тоже ошалел.
Юрий Залмана слегка оттолкнул и пытался отнять свою кочергу.
- Ах, ты еще и упираешься? Думаешь, я не знаю, что ты с Диларо, когда она еще девочкой была…
Юрий отвесил ему оплеуху.
Залман замахнулся кочергой и несколько раз ударил Юрия по ногам и по голове. Кроличья шапка - от кочерги не защита. Юрий упал. Залман молотил его кочергой, а возле него бесновался Цыганок, хватая за ноги, за руки, да так, что и кровушка полилась. И тогда Залман, совсем озверев, ударил Цыганка кочергой, и когда тот упал, испинал его ногами, так что он замертво лежал около Юрия. Никифорычу и Равилю тоже досталось – Залман лягался как бешеный конь, и сбил их с ног, так что Никифорыч, похоже, был едва жив.
Набежали соседи, кто-то распорядился: не троньте ничего, пока милиция не явится. Милицию вызывали, но явилась она только утром.
Пока же на крыльце лежал мертвый Юрий, и чуть шевелившийся Цыганок, который переполз через приходящего в себя Никифорыча и облизывал Юрино лицо, а потом, как бы постигнув непоправимость его неподвижности, улегся на пропитанную кровью кроличью шапку и затих.
Равиль уже пришел в себя и названивал по мобилу в милицию. Тщетно.
Залман – как упал, так и лежал, громко сопя. Железные у него нервы, да и хмель одолел, он – уснул, и захрапел с присвистом...
Коллектив авторов.
Все права на материалы данного сайта принадлежат авторам. При перепечатке ссылка на авторов обязательна.
