Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск четвёртый
Сибирский дневник
Дневник - повседневная запись тех поступков и мыслей, о которых записывающий может вспомнить, не краснея.
Амброз Бирс
ДНЕВНИК ЧЕКИСТА СЕМЁНОВА
Страница 1 из 2
[ 1 ] [ 2 ]
С. Секретно
ПРЕДАТЕЛЬСТВО ИЛИ ПАРТИЯ???
Начато – 25/IX-1926 г. – г. Минусинск
Окончено -
Дневник «Предательство или партия» был написан мною в 1926 г. и принадлежит мне. Д. Семенов [подпись]
5/I-35 г.
6 марта 1926 года после 2-х недельной дороги я прибыл по командировке ЦК партии в далёкий захолустный Минусинск. Ничем не отличающийся от сотен других мелких сибирских «центров»: та же грязь (в жизни), сплетни, небольшие домики с геранью в окнах, те же «кумушки», он на меня большого впечатления не произвёл. Я ожидал большего. Первое время устроился на работе в местном отделении «Хлебопродукт», а с 3 апреля окружком перебросил меня в распоряжение окротдела ОГПУ. Работой увлёкся, отдавая ей всё, что у меня было: время, здоровье, соображение. Я был горд. Ещё бы! Ведь партия мне, оппозиционеру, сосланному с Урала в Сибирь «для практического изучения географии, быта, населения и геологических особенностей бывшего места ссылки Ильича», доверила серьёзную ответственную работу, поставив в ряды бойцов своего передового вооружённого отряда. После поездки в Москву (12 мая – 7 июня), встречи с некоторыми ребятами и разговоров с ними о политике ЦК, о съездах (комсомольском и партийном) у меня старые настроения всплыли вновь. Письмо Кольки с указанием действий сталинцев дало толчок к энергичной защите взглядов «оппозиции». Занялся предварительно штудировкой В.И. (Ленина), проработал IX, XIV, XV, XVIII тома и пришёл к выводу, что т.т. Зиновьев, Каменев, Н.К. (Крупская) и др. правы.
В первых числах августа я встретил некоторых местных партийцев (Г., О., И., Л. и др.), разговорился и пригласил их к себе.
За чашкой чая в тесном товарищеском кругу О. спросил, как я попал в М-ск. Рассказал всё, не скрывая, разговор перешёл на взгляды «оппозиции». Ребята опасались говорить, чувствуя, что среди них сидит чекист, данное мною честное слово партийца о том, что я никому ничего не скажу, разрядило атмосферу недоверия. Начались споры, брались за Ильича – доказывали, а часа через 4 разошлись.
На другой же день это стало известно окружкому. Янайт, вызвав меня, предложил назвать фамилии присутствовавших на «собрании»(?) Я отказался, он пригрозил Нарымом (это один из методов сталинской «демократии», широко применяемой в наше время).
«В борьбе с врагом все средства хороши» – говорит старая пословица.
Не успокоившись, начинают создавать «дело». 10/IX т. Филичкин подал т. Иванову рапорт о том, что якобы я говорил Ю. Цедербаум(у) о своей поездке в Нарым и прощался с ним. Возмущённый такой ложью 11/IX я подал следующее заявление:
«Зам. нач. Минокротдела ОГПУ т. Иванову
Копия Бюро яч. ВКП(б) при окротд. ОГПУ
сотрудника окротд.Семёнова Дмитрия
Заявление
Ввиду циркулирующих слухов (в связи с подачей секретарём отдела т. Филичкиным от 10/IX – с/г заявления о моём антикоммунистическом поступке как оппозиционера) о том, что якобы я лично говорил политссыльному меку (меньшевику) Ю. Цедербаум(у), что меня ссылают в Нарым[ 1 ], считаю своим долгом заявить следующее:
В первой половине августа с. г. мною от одного из Ленинградских партийцев было получено личное письмо с кратким описанием положения дел «оппозиционеров» и «сталинцев» (как там упоминалось) в Ленинграде. При встрече с некоторыми членами партии, интересующимися этим вопросом и желающими ближе познакомиться с сутью дела (ибо т.т. Зиновьев, Лашевич, Надежда Константиновна (Крупская) и др., несмотря на море грязи, выливаемое на них, молчат и не отвечают на нападки в нашей прессе) я предложил им придти ко мне.
В середине августа у меня на квартире группа партийцев в 11 человек (из них 2 товарища из района) читали книгу т. Зиновьева «Ленинизм», некоторые из старых (предсъездовских) номеров «Ленинградской Правды» и письмо, полученное мною из Л(е)н(ин)гр(ада). На другой день т. Янайт, бывший в то время отв. секретарём окружкома (ВЛКСМ) и членом бюро ОК ВКП(б), вызвал меня к себе и просил сообщить, кто из партийцев у меня собирался. Я отказался, и только лишь в силу того, что это могло повлечь неприятные последствия для вышеуказанных товарищей. Т. Янайт после 10 – 15-минутного разговора дословно сказал следующее: «Отказываешься? Хорошо. Поедешь в Нарым». Ответив, что и там люди живут, и указав – «так нельзя бороться с оппозиционерами» – я удалился.
Через несколько дней в отделе (ОГПУ) ко мне подходит т. Ястржембская (зам. секретаря партячейки) и предлагает сделать доклад «о единстве партии», ссылаясь на постановление бюро. Считая не вправе брать на себя такую серьёзную тему в тот момент, когда я с «оппозицией» согласен, и как партиец, не скрывающий своих взглядов, – я отказался.
После партсобрания (на котором т. Зинуков делал этот доклад) я говорил с т.т. Сенаторовым, Авгулом и Петровым по вышеуказанному вопросу. Больше ни с кем, за исключением т. т., бывших у меня при чтении письма (а, тем более, с политссыльными, являющимися нашими политическими врагами, могущими использовать этот разговор с целью агитации против нас, против партии) я не говорил.
Разговор по этому вопросу среди п/c (политссыльных) быть может, но слухи, по моему мнению, распространяются исключительно с целью подрыва моего авторитета как партийца и чекиста, а для придачи им (слухам) большей «достоверности» говорят: «Мне это лично говорил Семёнов».
Дабы положить конец этим ненормальностям, я категорически настаиваю на быстрейшем выяснении этого вопроса и требую немедленного принятия мер в целях ограждения от того недоверия и косых взглядов, которые меня окружают в среде наших сотрудников».
Оно осталось без последствий. Обстановка стала невыносима. Друзья отшатнулись (опасно иметь дело с таким «типом»), недоверие росло.
23/IX меня вызвали в К.К. (ВКП(б)) Разговор с т. Лагздиным длился 41/2 часа. Он меня убеждал отказаться от моих взглядов, предлагал выдать товарищей, осознать свою ошибку (какую?) и стать честным партийцем (а разве я бесчестный?).[ 2 ]
24-го (сентября) такая же, но менее продолжительная (двухчасовая) «история». Боялся, что я созову собрание. В тот же день я написал следующее:
«Зам. нач. Минокротдела ОГПУ т. Иванову
сотрудника Семёнова Дмитрия
Рапорт
Недоверие со стороны сослуживцев, резкие выпады против меня как партийца и чекиста, заявление т. Константинова Н. о том, что «…мы совершили огромнейшую ошибку, приняв тебя на работу в отдел…» (это мнение разделяется почти всеми отдельцами), его оскорбления, брошенные мне в присутствии Вас и секретаря Отдела т. Филичкина («провокатор ленинских идей» и т. д.) заставляют меня подать настоящий рапорт.
Реабилитировать себя в глазах сотрудников, не чувствуя за собой никакой вины, считаю излишним.
Я, как член Ленинской партии, не должен скрывать своих убеждений и взглядов на вещи (я их не скрывал и не скрываю). Продумав основные моменты дискуссии по вопросам политики нашей партии, я пока ещё не смог, на основании материалов ЦК, изменить метода своего мышления. Может быть, я ошибаюсь, но нет и не было достаточного количества данных, которые разбили бы мою точку зрения.
Каждый ленинец, каждый честный большевик, должен тщательно продумать свои поступки, учтя последствия, могущие возникнуть вследствие его действий. Я взвесил всё и пришёл к выводу, что с точки зрения ленинца я прав и поступаю честно.
Ввиду того, что положение, созданное в отделе в связи с моим «оппозиционным», «антиленинским» настроением, не изменится, в этом я больше чем уверен, атмосферу не разрядить – она чересчур сгустилась, выпады и недоверие ко мне не изживутся, а могут принять более резкую форму (всё это, безусловно, отражается на продуктивности работы, ибо в существующей обстановке работать нельзя – невольно впадаешь в пессимизм, находит апатия) я считаю, что «ошибку, допущенную отделом» (по словам т. Константинова) надо исправить, а посему прошу Вашего распоряжения о снятии меня с работы в отделе и направления в распоряжение ОК ВКП(б).
Это заявление согласовано, как и вопрос о моём снятии с работы, с председателем окрКК т. Лагздиным и он не возражал.
24/IX – 26 г. (подпись)
г. Минусинск».
Какой будет ответ?
25/IX Сегодня с утра до 31/2ч. дня торчал в окружкоме и КК. Т. Лагздин опять старался доказать, что я не прав, указывая на необходимость выдачи товарищей. Т.т.(М.М.) Ноздрин и Прелов, к которым я пошёл позднее, тоже не отставали. Я был возмущён тем подходом, который они применяли. Вот черновик разговора:
Н(оздрин) – …Или с нами, или против нас. Или за партию, или за группу. Что для тебя дороже – честное слово (вернее, фракционное слово) или интересы партии?
Я – Для меня дорого и то, и другое.
Н. – Ты за единство партии или против?
Я – Безусловно, за стальное единство Ленинской партии и за чистоту учения Ильича.
Н. – Как ты смотришь: к чему может привести политика партии?
Я – Это ясно. Во-первых, ввиду того, что партия из Ленинской начинает превращаться в Сталинскую, а следовательно, проводить линию последнего, Ленинская прямая линия начинает превращаться в зигзагообразную. Толка от такой политики не будет, она пагубна для дела Революции. Не видеть врага, затушёвывать вопросы, комкать учение Вождя – преступление перед массами, доверяющими нам, а, во-вторых...
П(релов) – Имеешь ли ты «завещание Ленина»?
Я – К сожалению, нет. Но постараюсь достать. Кстати, попутно вопрос: почему XIII съезд запретил его печатать и положил в секретный архив ЦК?
Н(оздрин) – Так было надо.
Я – Для кого и для чего?
Н. – Для партии.
Я – А именно?
Н. – Оставим этот разговор. Говори прямо – назовёшь группу или нет?
Я – Нет.
Н. – Это твоё последнее слово?
Я – Да.
Н. – Советую подумать до понедельника. Ведь вопрос идёт о твоём пребывании в партии.
Я – Я взвесил и обдумал всё. Последствий не боюсь. Делайте что хотите. Решения не изменю.
Н. – Так, хорошо, зайди в понедельник в 9.
Я – Зачем?
Н. – Без разговоров. Можешь идти.
Я – С конвоем или без?
Н. – Шутки в сторону. Я говорю не как партиец, а как секретарь О(кружного) К(омитета).
Я – Коль так – то точка.
Н. – Подумай. Предупреждаю о сурьёзных (так! – А.Т.) последствиях.
Я – Я не глухой, так что повторяться не стоит.
Я вышел. Хлопнула дверь. Кто-то прошёл мимо. В «общем», часы пробили 31/2. Злоба, обида душили, заливали сердце, оно сжималось… Голова трещит… Пошёл домой.
Мозг волнами электрического тока мысли сменяет одну за другой… Тяжело. Как быть? Продать убеждения, выдать товарищей, стать предателем… и взамен этого получить возможность спокойно существовать и остаться в партии – или действовать так, как мыслишь, скрыть имена присутствовавших у меня и остаться вне партии? Или – или. Середины нет!
Неужели партии нужно моё предательство? Неужели ленинец, большевик, коммунар должен быть предателем?
Нет. Нет. И тысячу раз нет!
Лучше лишусь партии, хотя это для меня равносильно политической смерти, но останусь честным. Пусть мои друзья не будут иметь возможности упрекать меня. Пусть в их глазах я останусь честным стойким революционером.
26/IX. Сегодня воскресенье, а мне с утра идти на работу. Отдел переезжает в дом профсоюзов.
Погрузка вещей на подводы, перетаскивание их в новое помещение, установка… Незаметно прошло время. В 21/2ч. – ушёл. Вернулся возмущённым.
Гриневич мне вручил письмо от М.(ихайлова) из Ленинграда. Оно оказалось вскрытым и заклеенным вновь. Это меня взорвало. Проверять идущую на моё имя корреспонденцию, стараясь найти в ней что-то порочащее – подлость. Почему такое недоверие, с одной стороны, а с другой – работа в отделе (ОГПУ)? Не вяжется. После этого случая для меня стало понятным, почему я не получил 2-х писем с «посылками» от Г. из Л(енинграда). Они попали в руки К.(онтрольной) К.(омиссии) Чёрт с ними, получу, если нужно, ещё. Но как? Надо изыскать способ. Подумаю.
30/IX – 26 г. Все дни таскали в КК и окружком. Ничего не добились. Хотели взять на удочку, но ведь я держу ухо востро и на неё не попался – ребят не выдал. Наконец-то получил ответ на рапорт. Сегодня на работе часов около 12 ко мне подходит Филичкин и читает приказ: (почти дословно)
«Сотрудника окротдела Семёнова Дмитрия за манкирование службой (???) и оставление открытым своего кабинета подвергнуть аресту на 10 суток с исполнением служебных обязанностей. По окончании ареста направить в распоряжение ОК (ВКП(б))».
Смешно! Неужели нельзя ставить прямо вопроса? Неужели нельзя сказать: «Может быть, арест сломит»?
«Манкирование»? В чём оно выразилось? Только в том, что меня в КК и окружкоме держали целыми днями (Иванову об этом было известно) и в силу этого я приходил на работу вечерами? Ведь не ходить по вызову Лагздина и Ноздрина я не мог! Как же я должен был действовать?
«Оставление открытыми дверей кабинета»? Ложь чистейшей марки! Подлость!
Я знаю порядки нашего органа и даже если уходил в соседнюю комнату – запирал дверь. Потом, неужели за это полагается десятисуточный арест, а не 3 наряда?
Я знаю истинную подоплёку ареста. Меня арестовали за то, что не умею пресмыкаться, лизать пятки и скрывать взгляды на вещи. Сталинцы на местах, партийные бюрократы, выработали ещё один способ «идейной» борьбы – каменный мешок! Трусы! Люди, держащиеся за свои места! Стремящиеся к улучшению своего благополучия, где ваша идейность? Вы надеетесь, что стены камеры сломят наше упорство? Заблуждаетесь! Они крепят в нас силу для новой борьбы! Увеличивают уверенность в правоте начатого дела!
10 суток! Что ж, посидим, будем читать, писать, работать над собой.
Хорошо, что есть бумага, перо, чернила и свет. Что же ещё нужно? Правда, холодное помещение не располагает к письменному изложению своих мыслей, но как убить время? Может быть, отберут письменные принадлежности; тогда при всём желании написать хоть слово – не сможешь, пока использую возможность ведения дневника, а там хоть трава не расти. Случайно разговорился сегодня с П(етровым?) и С(енаторовым?), оказались единомышленниками. Нашего полку прибывает. Жаль, что уехать придётся, а то бы развернули работу. Ну ничего. Поеду вернее всего в М-ск, там тоже «спать» не буду. Встречу Т.(ихальскую?), устроюсь на завод и, если она захочет, заживём вместе. Но… да что там. Приеду, встречусь, поговорю, узнаю.
Сейчас 10 вечера. Мерцает лампочка, холодновато, тишина. Люди спят. И один я сижу, как зверь в клетке и бодрствую. Вот дверь… Только 11/2 вершка отделяют меня от воли, а уйти не могу. Как ещё слаб человек! Не может преодолеть полуторавершковую полудеревянную, полужелезную преграду. Стыдно! Силы мало! [Эх, расправить бы плечи, сжать кулаки, двинуть, надавить и…] что за пустые мечтанья.
2/X Риск я люблю. Вчерашний вечер, осматривая свою камеру, заметил, что под досками, наваленными в беспорядке в углу, имеется какое-то углубление. Осторожно раздвинув их, установил подкоп. Вспомнил, что в этом подвале раньше был склад и через подкоп провели его «очистку». Яму засыпали. От нечего делать стал рыть – поддаётся. Через 2 1/2 – 3 часа работы добрался до воли... На улице никого, поверка в 4 утра. Пошёл прогуляться. Встретил Т., он шёл в маскарад. Чёрт возьми! Эврика! Есть! Идея! Зашёл к нему. Взял костюм Пьеро и попёрлись. Весело провёл время – в 3 (часа) обратно. Осторожно влез. Вход зарывать не стал – прикрыл досками, за «выход» не боюсь, т. к. он в тёмном углу разрушенного колчаковцами дома. Решил каждый день выходить освежаться.
Сейчас только что вернулся в своё «зало» и засел писать. Чернил нет [куда-то исчезли ещё вчера днём]. Добыл карандаш, буду им царапать.
Сегодня произошёл интересный инцидент. По положению у арестованных отбирают все острые предметы и оружие. Мне предложили сдать наган и перочинный нож; ответив «вещи мои, мне вы их не давали и поэтому не возьмёте» – отказался выполнить приказ [иначе как ходить ночью?] После толков, судов и разговоров – плюнув, ушли. Я хохотал! И, пожалуй, первый раз в жизни так заразительно, что «брашка» (братия? – А.Т.) тоже не могла удержаться.
Написал письма А., Т.(ихальской?) и матери, последней об аресте ни звука. Пишу, что, пожалуй, ненадолго заеду через месяц, и только.
Всё время думал о Т.(ихальской?). Как-то там живётся «евойной» милости? Почему не пишет?
3/X Встал в 81/2. Выспался основательно, хотя было холодно. В 10 принесли передачу. Встретиться ни с кем не пришлось. Кто приходил? Ломаю голову. Ребят знакомых до чёрта, кто вспомнил? Откуда узнали? Неужели мой арест известен в Минусинске? Если так, то ребята примут соответствующие меры в целях законспирации себя, ибо [в] ок.(ротделе ОГПУ? – А.Т.) уже зашевелилось (после моей изоляции) с целью выявления «неблагонадёжных». Я уверен, что по списку, составленному ими, будут вызывать и говорить: «Сознался Семёнов, всё рассказал». Они способны на всё! Надо написать записку Ч. и передать ночью. Обязательно сегодня же! Во что бы то ни стало!
Сегодня дежурит Гр-ч (Гриневич? – А.Т.), парень хороший. Отпросился на 2 часа. Отпустил. Ребята все предупреждены. Воспрянули духом. О передаче не знают. Странно.
?/X Все дни прятал дневник, т. к. предполагался обыск. Произошёл он вчера в 111/2 ночи. Явились Мухачёв, Филичкин и дежуривший Думин. Искали и… ни с чем ушли. После их ухода прошёл «прогуляться». В 2 ч. лёг спать.
Сейчас 8 ч. вечера «по-минусински», а в далёкой Москве только половина четвёртого. Здесь тишина, темь, обыватели на покое, там – кипящие, бурлящие, играющиеся толпы людей, снующих, торопящихся. Звуки рожков авто, шум трамвая, звон телефонов… Как бы я хотел послушать эту симфонию, но 5.500 вёрст отделяют меня от неё. Через час Танька будет дома. Вечером пойдёт на курсы, или в клуб, или в кино, а я сижу… Стены давят! Воздуху! Свободы! Жизни со всеми её курьёзами и ляпсусами! Откройте двери! К чёрту засов! Душно. Голова трещит… сердце усиленно бьётся… Шагаю по камере. Успокоиться не могу. Сегодня было 4 раза головокружение. Неважно, сил пока ещё хватит.
Сейчас 8. «Отсидки» – 13. Ничего, если высидел 17000 минут, остальное высижу. Всего мне дали 240 часов. 1.104.000 секунд пройдут бесцельно, а сколько бы пользы, за вычетом времени, уходящего для сна, я мог принести.
Сквозь решётку наблюдаю за звёздным небом. Оно сегодня необыкновенно красиво. По синему атласу кто-то разбросал мириады зёрен золотой чечевицы. Из гигантской невидимой трубки вылетают клубы дыма, заслоняющие временами блестящий стручок (луны). Скрывающийся великан, набрав воздуху, дует на землю, заставляя шептаться деревья. Кто-то метнул вверх блестящий камень, он пролетел, как мысль, оставив на миг светящуюся черту… Протока бурлит, волнуется, рвётся на простор, её, как и меня, удерживают стены… Спешит выйти на волю, обняться с Енисеем и, успокоившись его лаской, держать один курс.
Скучно! Дни тянутся долго. Скорей бы на волю. Надоело сидеть. Дни до невозможности похожи один на другой. Сегодня – как завтра, а завтра – как вчера.
18/Х-26 г. С 10.10 (10 октября – А.Т) свободен. Невозможно передать, что со мной творилось. Стремился всех обойти, со всеми поделиться моей радостью. 12.10 (12 октября – А.Т.) – по предложению Лагздина написал объяснительную записку в К.К. в очень резком тоне, но, к несчастью, что я думаю, то и пишу, не стесняясь резкостей[ 3 ], а с пятнадцатого (октября) меня «ушли» с работы, направив в распоряжение ОК [хотя ещё до сегодня безвозмездно работал, т. к. надо было помочь Кольке].
В конце занятий ко мне подошёл Филичкин, сообщив, что сегодня закрытое партсобрание, где будет разбираться вопрос о моём пребывании в партии. До шести осталось 15 минут, надо идти. Может быть, вернусь «бывшим»? Что ж делать? Ведь надо привыкать падать с высоты в бездну!
В 6 ч. 15 минут началось собрание, а в 8 ч. 54 минуты я стал беспартийным.
На собрании, как это было ни странно, присутствовали окружкомцы, вернее всего, боялись, что дело может принять невыгодный для них оборот.
В 7 ч. 12 минут началась разборка моих «нетактичных» поступков. Филичкин оперировал какой-то «справкой» из ОК, указывающей, что у меня в личном партделе имеется выговор. (Сволочи! Неужели нельзя было не делать подлога, а когда я говорил, что это неправда, меня прерывали возгласами «не ври…», «у нас документ…», «нечего пыль в глаза пускать…» и т. п. Договорились до того, что я якобы имею связь с меками (!), кражу денег (у меня) в Красноярске превратили в растрату (мерзавцы), заикнулись о расконспирации работы (в чём она выразилась, так и не сказали, в этих обвинениях виновным себя не признаю, да было бы глупо говорить о расконспирации, раз её не было) и Мехедов дал заключительный аккорд – «Семёнов писал заявление Сорокиной о выходе из КСМ, он мне сам это говорил» (?!?) Ложь! Ложь! и ложь на каждом шагу.
Оправдаться не дали. Приговор был заранее готов.[ 4 ]
Я знаю, что на основании подлога меня могут арестовать, посадить, а, может быть, и к стенке (ведь был бы человек, статья-то найдётся!)
Пришёл домой… Хотел писать открытое письмо… и… пустить пулю в лоб, но вовремя хватился. Ведь оправдать себя я и так не могу? Пуля возьмёт жизнь! Могут счесть за обывательщину! Не лучше ли борьба? Я выбрал последнее. К чёрту наган, нечего тратить пули, они ещё пригодятся! Ведь жизнь и (борьба – зачёркнуто) работа (ещё – зачёркнуто) впереди!
20/X Вызывали «раба грешного» в КК. Приехали из Сиб’а (Новосибирска). Говорят, что для разборки моего дела. Эх! Нужно ли было тратить такую уйму денег (командировочные, суточные, оплата билета в два конца)? Не лучше ли было вызвать меня в КрайКК, дешевле вышло бы?
Грецов и Лагздин применяли приевшийся метод, стараясь выявить, кто у меня был. Сообщить наотрез отказался. Просил дать копию справки в ячейку о «выговоре» – открутились, ссылаясь на ошибку. Хороша ошибка! Где же были ваши глаза, «многоуважаемые» т.т., когда вы просматривали личное дело?
С сегодняшнего дня стал загонять вещи. Скоро (если не посадят) поеду в Москву.
21/X Продажа вещей идёт туго. В наличии 22 рубля, на них далеко не уедешь. Надо будет искать работу (хотя здесь безработных масса) и скопить денег на дорогу.
Сегодня в 6 (часов) комсомольское собрание, вернее всего, будет разбираться мой вопрос. Что ж? Пусть «решают». Посмотрим, как эта братия заговорит в будущем, когда всплывёт вся грязь, все подлоги, на которых построено моё обвинение.
С 2-х до 51/2 был в последний раз в Мартьяновском музее (общежитии), откуда пошёл в отдел.
Комсы собралось ещё мало. Ребятам откуда-то известно моё исключение. Встречаю массу сочувствующих взглядов.
6 ч. 15 м. Собрание открыто. Рогожин предлагает избрать председателя. Единогласно проходит моя кандидатура, несмотря на моё заявление об отказе «в связи с целым рядом причин». «Знаем, знаем, председательствуй… – кричат КСМ (комсомольцы), – ты ещё член Союза».
Веду собрание. Чувствую, что не в своей тарелке. Отчётный доклад бюро закончен. К(онстантинов) вносит предложение о пятиминутном перерыве, «необходимом для обсуждения кандидатур, намеченных в состав бюро». Возражаю. Большинством одного голоса (18 «за», 17 «против» при 11 воздержавшихся) проходит предложение Константинова, удалившегося вместе с Мехедовым, Филичкиным и Кузьминым в отдельную комнату. Перерыв окончен. Константинов берёт слово для внеочередного заявления и сообщает членам ячейки «новость» о моём исключении из рядов партии, предлагая меня переизбрать. Комса протестует. Слышны возгласы: «…Он ещё комсомолец… сами избирали… знаем, что исключён… Семёнову доверяем… пусть председательствует…»
Ставлю вопрос на голосование, подавляющим большинством предложение «дяди Коли» с треском проваливается. Мехедов не унимается, истерически кричит: «Что? Против партии идёте… сказано, переизбрать – и кончено… все поднимай руки…» (дословно).
Комсомолия напугана. Часть орёт о том, что «нечего затягивать собрание… вопрос решён…» Филичкин (не имея на то ровно никакого права) ставит вопрос на переголосование. Результат – 8 за переизбрание, 6 – против, 32 – воздержалось. Потирая руки, довольный «шпиндель» просит намечать новых кандидатов. Константинов, выдвинув Филичкина, предлагает закрыть список. Он «прошёл» (12 «за», остальные воздержались).
Нарушив самые основные принципы союзной демократии, протащили, в полном смысле этого слова, несмотря на возражения многих ребят, список, намеченный бюро.
После сообщения о том, что скоро будет на КСМ собрании вопрос о Семёнове, собрание закрыто. Ребята, окружив меня, расспрашивают о исключении, о перспективах. Филичкин предложил всем разойтись (дипломатично).
22/X-26 г. Сегодня меня предупредили повесткой о назначенном на завтра разборе моего дела. Невольно родилась мысль – стоит ли идти? Ведь решение есть. Я знаю, что меня исключат? Думаю всё-таки сходить на инсценировку суда. Интересно, как члены КК будут вести свои роли, выдержат ли их до конца.
Меня исключат! Что ж, одним меньше, одним больше – не всё ли равно. Ведь «рождённый ползать летать не может». Если они не могут выносить моих справедливых резкостей, если они прячутся за тихим спокойным стадом партийных овечек, то ясно, что один «непокорный» может расстроить их личное благополучие. Вспомнилась картина Годлера.[ 5 ]
«…Груда спящих тел, кругом тьма, молния огненными стрелами прорезает небо, всюду сверкают голодные взгляды диких зверей… но один проснулся… он гордо стоит среди спящих товарищей, сверля темноту…»
Масса, тёмная рабоче-крестьянская масса, когда же проснётся? Но долго ли будет длиться её сон?.. Скоро ли произойдёт пробуждение от тяжёлого кошмара?..
Сталинцы своими действиями сами взбудоражат трудовое море и тогда им несдобровать.
23/X-26 г. С десяти в КК, в 12 приговор – исключить![ 6 ] Вышел совершенно спокойным… К этому я был готов. Взгляды на вещи после заседания во мне не изменились, наоборот, я убедился, что прав.
Сегодня т. Дорофеев сказал, что безработным по ж. д. – льготный проезд с 50% скидкой со стоимости билета. Надо будет в понедельник зайти к Афанасьеву и взять отношение о безработице. Если получу его и т. Ануфриев выполнит своё обещание о покупке на 11/2 червонца книг, то я могу сказать, что «наши акции поднимаются».
Вечером ходил в клуб. Говорил кой с кем из ребят. В 10 дома читал Каутского «Путь к власти». Ещё не всю проработал, написана хорошо, но со многими положениями, выдвигаемыми им, согласиться, безусловно, нельзя.
24/X-26 г. Келлерман[ 7 ] устами одного из своих героев сказал: «…Надо уметь смеяться до безумия и плакать до отчаяния, но не отчаиваться и не становиться безумным…» Я не умею плакать – слёз нет, т. к. все уже израсходовал в детстве, но состояние, похожее на отчаяние, мною сегодня овладело. Получил письмо от М(ихайлова?) из Л(енинграда). Пишет о новом походе на оппозиционеров. Сталинская реакция распоясалась вовсю. Пачками гонят в глушь. Лашевич – комендантом Соловецкого лагеря, Мясников – в Томской тюрьме и т.д. [Чаша переполняется, ещё капля – и гнев массы выльется в открытое выступление против термидорианских главковерхов со Сталиным во главе.] Хочешь работать – нет поддержки. После исключения, формально оформленного постановлением ОкрКК, от меня отшатнулись почти все. Есть маленькая, ничего не значащая, неорганизованная группа ни на что не способных. Как быть? Неужели наше дело идёт насмарку? Неужели мозги массы, напичканные цекистской ерундой, будут долго ещё пребывать в тумане?
Неужели наконец ревизоры Ленинизма из Ц.К сумеют придать ученью Ильича необходимую им окраску?
Если сердца тысяч людей бьются в унисон, разве, слившись в одно, они (люди, владеющие этими честными сердцами) не могут совершить великое дело? Могут и обязаны. Наш долг – биться до конца, несмотря на все трудности борьбы! Наша обязанность – доказать, кто прав – и мы докажем!
24/X. Сегодня общегородское закрытое партсобрание в Госкино. Решил не ходить. Может быть, я поступаю неверно, делая такой шаг? Но как же быть? [Слушать приевшуюся болтовню сталинских подголосков надоело до невозможности! Выслушивать «комплименты» насчёт оппозиционеров, пересыпанные матом, опостылело! Затушив на время огонь злобы, очень часто пылающий внутри меня, разговаривая со своими бывшими товарищами по мысли и работе, строить весёлое лицо, когда внутри всё горит, рвётся наружу, я не могу! Как быть?]
Утром ходил к Афанасьеву, не застал. Забежал в отдел (ОГПУ) и говорил с т. Ивановым. Парень был очень любезен (может быть, это притворство с целью причинения большей боли при ударе?), согласился даже дать разрешение на мой фронтовой наган. Завтра зайду. Отъезд просил отложить до воскресенья, т. к. раньше выяснить вопроса обо мне не могут.
В 4 ч. получил телеграмму Щепкова из Кызыла. Пишет, что трубку и пр. выслал с Исламовым.
Хорошо бы он успел приехать до моего отъезда, если только он состоится.
В 9 ч. ходил к Т., вернулся от него возмущённым. К. передала, что Грецов на задаваемые ему вопросы обо мне говорил: «Семёнов – бывший анархист… Его отец с-р, это факт и т. д…»
Какая пошлость! Неужели и члены СибКК строят свои действия на лжи? Разве можно мне ставить в вину то, что 14-летним ребёнком я был в ассоциации (анархистов)? Что я тогда понимал? И разве моя последующая работа в Союзе (комсомоле) и партии не доказала, что я честный партиец? Разве я не заслужил (по смыслу: «искупил» – А.Т.) свою «вину» на фронте?
«Отец с-р»! Дальше этой лжи ехать некуда. Правда, я не знаю, к какой политической группировке принадлежит он, ибо мне (к моменту смерти отца – А.Т.) было только 11/2 года. И потом, разве рабочий, вращающийся в кругу таких же рабов фабрики, как и он сам – мог быть эс-эром? Если даже допустить на миг мысль, что мог, то разве дети отвечают за дела своих родителей?
Завтра иду в КК для объяснений.
26/X-26 г. Объяснялся (по вопросу о эс-эрстве отца) с Грецовым. Говорит, что он якобы не заявлял определённо, а только делал предположение, т. к. «в то время Прохоровка была цитаделью эс-эровщины». Это с одной стороны, с другой, указав на мою прежнюю принадлежность к ассоциации, тем самым давал мне характеристику (?!?)
Предлагал, если мне дорога партия, выдать ребят в СибКК («останешься в партии»). («С пятном предателя!» – чуть не вырвалось у меня.)
Вечером заходили Г., Т. и Н. Благодарили за то, что скрыл имена ребят. Обещали помочь деньгами на дорогу.
27/X Сегодня был Над.(ольский) почему-то у меня. К этому парню недоверие, которое не стараюсь выказывать? Может быть, это объясняется тем, что парень любит порисоваться, прихвастнуть, выдвинуть себя на первый план, стушевав остальных? Возможно.
Он мне принёс свои стихотворения. Читая их, он упивался детским восторгом, время от времени, прерывая чтение, восклицал: «…Что? Здорово? Мы и почище (1 слово нрзб) накатаем». Переписывая часть из них в тетрадку, просил, «если кто будет спрашивать, чьи стихи, скажи, мои и укажи адрес, ведь он тебе известен».
Услыхав это, невольно вспомнил гоголевских Добчинского и Бобчинского, просящих Хлестакова: «…Э-м-м-м… будете в Петербурге, обязательно скажите, что в таком-то городе проживает Пётр Иванович Добчинский…» «И Пётр Иванович Бобчинский…» – с расползающейся до ушей улыбкой просит Пётр Ив. №2».
Коллектив авторов.
Все права на материалы данного сайта принадлежат авторам. При перепечатке ссылка на авторов обязательна.
