Литературно-художественный альманах

Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.

"Слово к читателю" Выпуск первый, 2005г.


 

Выпуск второй

Михаил Симонов

ЛИРИЧЕСКИЙ ТУМАН

 * * *

Наши солдатики бились в джунглях

летней травы пустыря за домом.

Наша картошка томилась в углях,

возле  ведерка с некрупным сомом.

 

Мы собирали у дамбы раков,

спорили, кто их найдет без маски.

Рост и загар – почти одинаков,

разные только с уловом связки.

 

Мы поднимали футболки флагом,

рыли окопы в песке горячем.

Будто в атаку - всегда не шагом,

и все казалось: мы что-то прячем.

 

Так и случилось - сказать по сути.

Пойманный уж был всегда холодным,

в тонкие копья ломая прутья,

вместе и врозь – были мы свободны.

 

Там и остались, при ярком свете,

дагерротип не линял ни разу,

и при любом для меня ответе -

не изменить ни слова, ни фразу.

* * *

«…Don’t ask me, ask God»[ 1 ]

 Шлюха уложит волосы перед свадьбой,

снимет с себя парик и наряд мальвины,

став на целый вечер хозяйкой усадьбы,

ловко рассаживающей всех в гостиной.

 

Легкая полусветская атмосфера,

женский смех, звучащий почти постоянно;

след от унесенного в спальню фужера,

на лаке молчащего фортепиано.

 

Долгий дуэт виолончели и скрипки,

ваза с цветами на балконных перилах,

отразившиеся в зеркалах улыбки

на лицах гостей, отрешенных и милых.

 

Действий нет, словно времени - очень много,

и не было злодеев и  Д”Артаньянов;

«…не спрашивай  у меня, спроси у Бога,

почему лучше - одинокой и пьяной».

 

Утро все же придет, приподняв портьеру;

выстрел грохнет в саду - как итог страданий;

занавес рухнет и за успех премьеры

проголосует буря рукоплесканий.

* * *

Ю.С.

Жаль расставаться с комнатой, где был

всем - для тебя, и частью - для немногих.

Свет ночника, ожив, за мной уплыл,

сдвигая  к выходу узоры на обоях.

 

Прости за все.

                           Захлопнется замок;

шаги, как снег на лестнице, растают.

Ты ляжешь и увидишь потолок,

и как бесшумно ангелы взлетают.

MELANCHOLIA

1

Не замурует снегом на равнине,

не размозжит завалами в горах;

ни в пепле не развеет, ни в помине;

аорту пощадит внезапный страх.

 

Не выбросит с шоссе в автомобиле

навстречу ярко-белой полосе;

не выловят багром в прибрежном иле,

не впишут в мемуары и эссе.

2

Дверь скрипнет и пропустит легкий шаг

пожаловаться старому паркету.

Роняя пепел с новой сигареты,

ты вопросительный увидишь знак,

оставленный в проеме тусклым светом.

 

Жена проводит только на порог,

и спросит, сонно вглядываясь в темень,

скрывая подступающий зевок,

куда собрался вдруг, в такое время.

Пес заскулит, крутясь у самых ног.

 

Теперь - туда, по лунной мостовой,

на шум далекой станции за лесом,

не чувствуя, что ты здесь не впервой,

разглядывая с вялым интересом,

пшено из звезд над самой головой.

* * *

Маленькой  Алисе

Свет в спальне - атомная вспышка;

в руинах белоснежных одеял,

хозяйку основательно обнял

мохнатый косолапый мишка.

 

Кот смотрит вдаль, прищурив желтый глаз

и сны хвостом тихонько подметая,

ворчит: не дай узреть хоть раз,

как зайчики от света убегают.

* * *

С.К.

Апрель в бору.

Ковер хрустящий хвои,

в низинах – снег и талая вода.

За вычетом смотрящего сюда

пустого неба - только двое;  

и день недели, кажется, среда.

 

Зима мела в оставшихся сусеках,

огромный день был бесконечно мал -

в прозрачных каплях тихо умирал

на нежных утомленных веках.

* * *

Мне предстояла зимняя дорога,

тебе – кофейной чашки аромат.

Твой шепот нежен был, мой - глуховат,

когда, синхронно трубки положив,

примерно об одном просили  Бога,

но вымолили только: «был бы жив…»  

* * *

Ю.М.

Она приснилась мне в вишневом,

тянущей свой обычный  «Голуаз»,

в таком же заведении дешевом,

в котором мы грустили как-то раз.

 

Она сжимала свой платок в горсти,

немного влажной и прохладной.

Потом два года вышли из такси

и скрылись в темноте парадной.

 

Она признаться в чем – то захотела;

но я, воспоминаний нежных вор,

успел  проснуться до тех пор,

пока вся сигарета догорела.

* * *

Утро опять размазано по метельной круговерти.

Видеть его - одна, кроме  водки, забава.

Жизнь, как сказали бы панки, есть очередь за смертью.

Нечего возразить. Потому, что - правы.

 

Входит декабрь в подъезд, за спиной - мешок с новым годом;

топает валенками по стылым ступеням.

Даже покрывшись дважды от страха холодным потом,

дверь придется открыть.

Мы ничего не изменим.

 

Сутки уходят, спьяну вращая китайские стрелки,

следом ползут другие, с изяществом клона.

Взять бы стропу, да исправить господние недоделки,

или снова шептать в тишину телефона.

В общем- то, все равно. Всюду – одни сугробы;

фон для крови, следов и мозаики прочей.

Делай что сможешь, но постарайся, чтобы

места немного осталось для многоточий.

* * *

Придет апрель, а с ним и именины.

В закрытом ящике найдется пара писем.

День удлинится сам наполовину,

и станет от метелей независим.

 

Я, если буду жив, приму немного,

и прямо на обоях, в тексте сказки,

исправлю счастливо, картаво и убого,

что дал Господь дождаться светлой Пасхи.

АУГАРТЕНШТРАССЕ, 10

С.К.

Жизни вещей иногда продолжаются долго,

делая внятнее дух времени или места.

Помнишь, выла на кухне жуткая кофемолка

а по двору плавал нежный звук благовеста?

 

Видимо, было утро нескучного воскресенья;

время позднего завтрака и увертюры к стирке.

Теплый прозрачный воздух, до боли осенний,

всю Аугартен переполнял, от школы до кирхи.

 

Ты в уголке обновляла плошку с едой для Моси,

я в кимоно на стуле качался, в обычном стиле.

Горкой дымились тосты на белом подносе, -

там, где на скатерть льняную сливки пролили.

Круглый стол оказался для нас центром мира,

в нем не нашлось даже маленького изъяна.   

И дальней его границей были стены квартиры,

те, что снаружи ласкала тихо листва каштана.

* * *

В марте ждать легче, смотря как реки

стыд потеряли, ломая лед.

Хоть из варяг, но лучше - в греки;

чтоб по пути угодить в переплет.

 

Тем и утешить больную душу:

выпить бальзам или сладкий яд.

Факел в ладьи - и освоив сушу,

долго смотреть, как они горят.

* * *

Please smoke your joints inside[ 2 ]

По-зимнему наряженная дама

гуляла по кварталам Амстердама,

смотрела на скучавших проституток,

и обществу изысканному уток

вполголоса читала Мандельштама.

* * *

 Зимой в Голландии - лирический туман,

в который пялятся во все глаза машины.

Газоны бережно скрывает целлофан

и мокнут мельниц острые вершины.

 

Куда ни плюнь, естественно - в канал.

Куда ни глянь, само собой – на бабу.

В толпе - и криминал, и карнавал;

травой торгуют негры и арабы.

Повсюду к морю чувствуешь уклон-

на площади и в набережных узких.

Похоже, здесь и выжил Вавилон,

пока весь мир крутило в перегрузках.