Литературно-художественный альманах

Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.

"Слово к читателю" Выпуск первый, 2005г.


 

Выпуск третий

Рифмы и ритмы

Поэт ХХ века – это ребенок, которого тренируют в уважении к

голым фактам исключительно жестоко просвещенные взрослые…

Чеслав Милош 

Елена Чач

НЕТ НА ЗЕМЛЕ ОДИНОЧЕСТВА…

* * *

И никуда не деться, не сбежать,

когда мелодией апрельский воздух болен…

великопостный голос колоколен

прощает ей оттенки мятежа.

И музыка, глядящая в упор,

то грозовым раскатом рвётся в окна,

то жалуется всем, что так промокла,

и плачет, продолжая разговор.

…но светел плач её, и ночью снится:

мелодия стучится у дверей

и в золотые гнёзда фонарей

влетает, как вернувшаяся птица.

* * *

Заиндевело всё, и будто снится:

берёзы, снег, ажуры фонарей…

И парк в зыбучем сне моём продлится,

как стрекоза в прозрачном янтаре.

Покажется, что тронулись века

в обход — как льды — тяжеловесным строем.

…но что-то теребит и беспокоит,

как будто время тянет за рукав.

* * *

Как мне в утлом судёнышке плыть по вечернему руслу,

чтобы выбраться — против течения — вдаль — в тишину,

если мир порастает закатом тревожно и густо,

и уже — настороженно — небо лакает волну?

По заросшей тропинке — наощупь, чутьём — отыскала б

сад, обломок калитки, едва обозначивший вход,

где и памяти нашей почти ничего не осталось:

лишь полоть сорняки да кривить по-старушечьи рот,

удивляясь, что я вдруг припомнила эту дорогу,

раздвигая листву, как давно позабытую боль…

Мне бы просто — туда… мне ведь надо немного, немного:

просто радость

с собой.

* * *

Спой для меня, веснушчатый мальчишка!

Ты песней, словно голубь, окольцован.

И твой мотив, хотя и прост он слишком,

добавит серебра на фон свинцовый.

 

И мир, что окольцован горизонтом,

на этой песне все круги смыкает,

и пробуждает памятное что-то

во взглядах синих и во взглядах карих.

Всё выше — пой! Пусти слова по свету,

как звонкий выдох, заповедь скитальца,

чтоб не узнал никто, что песне этой

к тебе копейкой медной возвращаться.

* * *

Мне бы сейчас… куда?

Молчат города, поезда,

причалы, уснув, молчат…

Звёзды сквозные —

сотни замочных скважин.

Тысячи, тысячи скважин —

но нет ключа.

Одному современному поэту

Так привычен порой лишний крюк, завиток, изгиб,

чтобы что-то своё оставить на чердаке,

а стихи — и чужие — отчётливы и близки,

словно горсть кедровых орехов в моей руке.

 

Я люблю ароматные ядра под скорлупой,

хвойный дух, отпечатки смолы и шершавый цвет.

Но бывает коварно-насмешлив орех пустой:

вроде крепок на вид, а расколется — сути нет.

 

Ты, умолкнув, услышишь внезапный неровный стук —

странный звук, усиленный эхом от всех дорог.

Это я, отбрасывая пустоту,

всё ищу затерянное ядро.

* * *

Не чаша — горсть, хранившая тепло.

Не лёд монет —

такой, что пальцы холодом свело,

крещенский снег.

Морозный день не выставляет счёт

святой водой,

он просто плачет ею. Звон плывёт.

Болит ладонь.

И церковь к небу тянется крестом,

и снега взвесь

как будто говорит тебе о том,

что счастье — есть.

* * *

И пусть в феврале ещё не хватает дня

и от сырой погоды болит висок,

а ночь глядит, затаившись, вослед саням

и хрусткие звёзды пробует на зубок.

…скрипят полозья, скрипит под ногою снег,

и метят ставни — скрипом своим — пургу,

и Млечный Путь, перетекающий в санный след,

знает о том, что высказать не могу.

Но не согреет душу его огонь

…так не становится в месте чужом — ночлег

кровом родным… и, миновав ладонь,

белые звёзды падают в санный след.

* * *

… и надежда моя будет Вашим жива возвращеньем,

я сама буду жить… но не этим, а чем-то иным.

Успокоится ветер, опять не придавший значенья

прошлогодней листве и безмолвным ночным мостовым.

 

Я же буду тиха и тверда и почти незаметно

растоплю свою боль, как сосульку в горячей горсти.

Мы ведь встретимся снова, друг друга порадовав светом…

Отпустите меня, чтоб и я Вас могла отпустить.

* * *

И ещё не обобраны вишни,

ноты лета багровы и спелы,

и на даче, за домиком ближним,

не увидеть границу раздела

облаков и тумана. Откуда

этот вечер? Ни звука не слышно.

Я в ведёрко тихонько, как чудо,

опускаю по ягодке вишню.

…так и жить бы у солнечной кромки,

где закатных аллей поворот,

не гадая, в которые сроки

нас, как вишню, Господь соберёт.

* * *

Так подходят к постели больного, родного,

любимого, —

никому не желаю вот так же, как я, подойти,

когда время уже истекло, отстучало, отбило ли

и прощанье с прощением затвердевают в кости.

 

Так подходят… подушка лежит ослепительно белая…

где-то сбоку стою, непривычно платок теребя,

понимая, что всё, что когда-то сказала и сделала, —

только крохотный шаг, только жест от себя до себя.

 

Подожди! И вослед — нестерпимее —

выбежать хочется,

но уже не догнать: простынь… облако…

простынь… пробел…

Вот тогда понимаешь, что нет на Земле одиночества…

Запах спирта. Сквозняк.

И глаза не поднять, оробев.